“Когда я печатаю слово ”Ги” мой МS Word выдает ошибку. Ги, просто Ги… Какое дурацкое имя.”

Ещё в раннем детстве, я помню, большую часть своего времени я проводил в казарме, с солдатами и офицерами моего отца. И эти годы были самыми счастливыми в моей жизни. Тогда отец сам обучал меня владению мечём и топором, верховой езде, а матушка радовалась моими успехами, ибо я рос крепким и ловким мальчиком, и, казалось, был создан стать воином. Помню, как к отцу съезжались веселые бородатые и всегда полупьяные бароны, с которыми мы скакали по лугам и лесам, охотясь на кабанов или оленей. Мне всегда было легко и просто в обществе этих простых и добрых воинов, которых я понимал с полуслова, и каким должен был стать и я сам, ибо мой старший брат должен был унаследовать графство, а я получал имения ла Лу и Раезрих, и становился вассалом собственного брата. Я был готов к тому, чтоб моя жизнь шла так, как предопределено законами и традициями, но, видимо, судьбе было угодно указать мне другую дорогу.

Как-то раз, когда я с отцом и старшим братом, участвовал на рыцарском турнире в Тулузе, мой взгляд, затуманенный винными парами и жаждой схватки, поднялся до трибуны, где в глубине просторной ложи я увидел Её, Она скучающим взглядом обводила ряды соревнующихся рыцарей. Мне показалось, что её взгляд чуточку задержался на мне, как выяснилось позднее, она тогда меня не заметила, и я, ослепленный чувством, до сих пор незнакомым, ринулся в гущу боя. Конечно, я сильно пострадал, измял почти совсем новые доспехи, что мне были подарены на 16-илетие, и чудом не свернул себе шею. В тот вечер я напился до такой степени, до какой не напивался ранее никогда (хотя в те годы трудно бы было найти такой день, когда бы я был трезв), и Её взгляд, замеченный мною ещё днем на турнире, как мне тогда казалось, преследовал меня.

Поздним вечером, когда я, пошатываясь, поднимался по лестнице Тулузского замка к себе в покои, я вновь встретил Её, прекрасную, будто бутон ещё не распустившеёся розы, Она спускалась вниз по лестнице, свежая и изумительная, ибо для неё уже наступило утро. А я же, пошатываясь и сгорая от стыда, добрался до своих покоев, уничтоженный её взглядом, который она бросила на горького пьяницу. Мне казалось, что жизнь моя теперь бесполезна, ибо я уже не искуплю в Её глазах мой позор (и этот эпизод Она, конечно, не запомнила). Больше я её не встречал в течение этого турнира, хотя мне удалось узнать, что она – дочь какого-то наваррского графа. Через три недели наша семья вновь вернулась в родовой замок, но вместо Ги, драчуна пьяницы и грозы служанок и крестьянок, с отцом и братом приехал совершенно другой человек. Я перестал пить, и до сих пор не пью, хотя вот Антуан де Метц, с которым ныне мы сидим в одной камере, не раз предлагал мне крепкого Бургундского. В течение трех месяцов я научился читать и писать, единственный в семье, ведь ни брат ни отец не умели. Я открыл для себя изумительный мир книг и был поражен его красотой и богатством. Через год я уговорил отца дать мне какое-то незначительное поручение к родственникам в графстве Барселонском и отбыл на юг. Разумеется, в Барселоне я так и не появился, отправив с поручением, кого-то из слуг, а сам отправился в По. После более чем полугода ухаживаний я таки завоевал Её, и мы вернулись в Страсбург.

Несчастный батюшка мой к тому моменту уже отдал богу душу, и графом стал мой брат. У него уже появились дети: близнецы Клод и Ив, причем было не известно, кто из них старше, тогда они мне показались милыми детьми. Но это было так давно… Жизнь моя в те годы шла счастливо и спокойно. Хотя я и перестал вращаться в обществе баронов и прочих мелкопоместных дворян, мне всегда находилось, чем занять себя. Она любила меня, так же сильно, как и я её. Она давала мне читать книги, рассказывала мне о благородных рыцарях короля Артура: Галахад, Ланселот, Тристрам… У нас родилась дочка, изумительная малютка Лора. Моя дочь так похожа на Неё, именно поэтому, наверное, я не могу ни в чем ей отказать. Дай бог ей счастья сейчас, когда часы мои, увы, сочтены. Именно в те годы я впервые стал задумываться над теми вещами, что ранее казались мне очевидными. Законы и их справедливость, рыцарские обычаи и исполнение их только на словах, церковь и духовные лица, что учат одному, а сами поступают по-другому.

Несчастья начались позже: после долгой болезни Она умерла, несмотря на мои молитвы, несмотря на все мои усилия. Она умерла! А эти лживые священники, собаки, твердили мне, что такова воля Господня. Если бы Бог был, он бы внял моим молитвам, значит вы лжете, о духовенство. Вы лжете: нет Господа, а если есть, то не такой, о котором вы говорите. Я не верил вам больше, начиная с того момента. Никому. Потом умер мой брат, убит в бездарной стычке на границе, где герцог, начисто лишенный полководческого таланта, убивал в бою своих вассалов. А может, он это сделал намеренно? Не знаю, но, говорят, что когда он умирал, он безумно страдал. Так ему и надо, за брата моего. Я же остался один с тремя детьми. Ива и Клода я отправил учиться, ибо понял я, что лишь знание сделает из них достойных людей. Лору я оставил у себя, слишком уж напоминала она мне Её. Так вот я остался, один на один со своими сомнениями, потеряв веру во что-либо. Даже в книгах не находил я ответов на мучавшие меня вопросы. Как только пошли слухи, что старый герцог болен, я отправился в столицу, в надежде, что найду ответы на мучавшие меня вопросы.

"Все ниже приведенное является субъективным мнением персанажа а не игрока. Присьба к задетым - не обижаться."

Наконец-то я добрался до столицы. Старый герцог умер, врата Ада распахнулись пред его закоренелой в грехах душей. Семья сожалела о смерти герцога, или не сожалела, а лишь предъявляла двору свое благочестие; двор им с удовольствием подыгрывал. Старший сын герцога отправился в монастырь, прощаться с отцом, бедняга, вероятно, действительно любил тирана-отца. Наивный, он думал, что молитвы спасут покойного от цепких рук Сатаны. Тщетно… Двор в те дни стал выглядеть более расковано и свободно, ещё бы, исчезла карающая длань верховного владыки. В те дни, как я чувствовал, все должны были начать делить власть и разрывать Лотарингию на куски. Конечно, я был прав. Как бы то ни было, я собирался сохранять верность Шарлю, ибо, даже если остальные забыли или не обращали внимания на законы, дарованные нам Карлом Великим, я все равно останусь верен клятве. Как только молодой государь вернулся, я засвидетельствовал ему мое почтение и выразил желание служить ему верой и правдой. Он принял мой омаж с благодарностью. Также я представил ему и остальному двору мою повзрослевшую дочь.

Большей неожиданностью было для меня одновременное появление племянников. Что привело их обоих одновременно в Нанси? Перемены, затронувшие их, показались мне неприятными, какая-то алчность в их глазах появилась, особенно у Ива. Я надеялся, что мое впечатление о них должно вскоре перемениться. Так же при дворе присутствовал презренный граф Генрих Эпиналь (что вместе со своим войском наблюдал с холмов как погибал в бою мой старший брат и его войско) со своей семейкой. Я вспомнил, как отец рассказывал, что предки Эпиналя подло украли у нас баронство Сен-Дье, и сожгли документы, подтверждающие принадлежность баронства к Страсбурскому графству, как они постоянно прилагали все силы, дабы возвыситься и прибрать к своим рукам всю власть в Лотарингии. Я решил, что раз герцог был благосклонен ко мне, то наступило время восстановить справедливость.

Да-да, справедливость и только её, ибо моей выгоды в этом никакой не было. Я приложил все усилия, дабы восстановить погибшие документы, а также раскрыть государю глаза на эту преступную семью. В те дни я вновь был поражен блеском герцогского дворца, его украшениями, блеском дворянства, но это был пустой блеск, ибо забыли они свой долг и свои обязанности во имя личных амбиций. Я говорил со многими дворянами, и они подтверждают свою верность законам. На словах! Я говорил с епископом Южнолотарингским, и он ничего не объяснил мне в своей адской гордыне. В ад! Он попадет в ад, а в этой жизни он окажется сумасшедшим. И поделом. Духовенство плетет интриги, как лавочники, до чего же они опустились.

Единственный, кто выслушал меня и попытался что-либо мне объяснить, был епископ Мишель, за что я ему благодарен. Встретил я тогда Габриэлу де Мюлуз, и в тщетной попытке забыть о Ней, пересилить боль я сблизился с графиней, как позднее с Бертой. Безуспешно! Никто не может сравниться с Ней, зачем… Зачем ты ушла? Ничего, я скоро уже соединюсь с Тобой, там за чертой жизни. Я, в отличие от юного Антуана, не надеюсь на освобождение, ибо в этом Мире я – лишний. В мире, где кардиналы жгут невинных ради власти мирской, где герцог слаб и предает своих вассалов – мне не место. Смерть. В ад и ужас низвергнитесь вы все за грехи ваши, и с костра, где буду я, как свечка алая, полыхать, я поведаю вам об этом. Я поведаю… А вы не услышите, как не слышали вы меня раньше! Раз власть не может исполнять свои задачи, и правления герцогов напоминают своей разумностью о временах Жакерии, раз церковники лаются между собой, я укажу им путь Истины. Я укажу! Я создам орден, что своим благородством будет примером для других, стягом, за которым рвутся в бой войска. Я знаю, как устроить мир, чтобы воцарилось в нем царство добра. Архиепископ Мишель оказался не лучше других, получив власть духовную, - устремился за властью светской. Ножом по горлу! Судья оказался продажной собакой – на костер! Габриэла де Мюлуз хотела играть всеми как марионетками, будто в кукольном театре, – смерть ей. Генрих Эпиналь возжелал недосягаемого – за решетку. Посол Испанский слишком много себе позволяет, – удавлен в тюрьме. Я знаю. Я укажу вам путь. Епископ Бернар объяснил мне все пороки и недостатки церкви, показал мне всю низость этого мира, и я почти поверил ему. Но указывая на пороки других, он забывал о своих, будто бы их и не было. Ослепленный самолюбованием, он считал себя новым апостолом. Что ж, такого его право, но я за ним уже не пойду в огонь и воду, как готов был ранее. Я ухожу из этого мира с улыбкой высокомерного презрения, с улыбкой жалости… Из мира, где главнокомандующие убивают свои армии. Из мира, где верных вассалов предают сеньоры. Мира, где церковники лгут, а святые смеются. … где на кострах гибнут достойнейшие в пламени, во имя низших. … где нет правды и веры. … Где существует лишь ложь. Я ухожу в языках очищающего пламени. Я ухожу. А вы же карой справедливой попадете в Ад. В Ад! И я там окажусь первым!

В’лад Нуси.