Полигон Новое Заходское 12-14 июля 2002 года

Вместо посвящения:

Альпинизм – школа мужества;
туризм – школа замужества.
Народная мудрость

– Фотографии из мастерятника видел?
– Ну, видел …
– Одетый кто-нибудь был?
Народный фольклор

Жизнь и похождения Тонины, женщины для утех

Перевод с итолийского Злобной Пахмутовой

Оглядываясь на прожитые годы, я с благодарностью вспоминаю людей, чьи мудрые советы стали бесценным руководством для моего неокрепшего разума; чья опытность уберегла меня от бурных и безрассудных порывов, свойственных юности. Любезным наставникам моим посвящается сие сочинение.

Глава первая
Мои детские годы.

Отечество моё - Рим, столица славной Итолии. Улицы Вечного города стали колыбелью мне и восьми моим братьям и сёстрам, подворотни и галереи – поприщем детских наших забав. Батюшка мой, отягощённый многочисленным семейством, не утруждал себя ни излишней заботою о моём пропитании, ни чрезмерным попечением о моей добродетели, последствием чего явилась моя преждевременная осведомлённость в сладостном, но опасном для девиц предмете, который древние авторы целомудренно именовали любовною наукой. Азам оной науки меня наставил конюший славного рыцаря N из Ордена Крысы незадолго до дня моего четырнадцатилетия. Застав наставника и ученицу на сеновале, целиком поглощёнными любомудрым рвением, батюшка весьма обрадовался и счёл воспитание моё оконченным. Днём позже я была отдана в услужение благородной донне Флоре Рамирес, супруге достославного Хуана Санчеса Виас Лопес Рамиреса.
Хотя деликатные части мои ещё побаливали от прощальной порки, учинённой мне батюшкою, с радостным трепетом я переступила порог роскошного особняка, гордо вздымавшего свои алые кирпичные стены на центральной площади Вечного города.

Глава вторая
Мои хозяева

Дон Хуан Санчес Виас Лопес Рамирес происходил из знатной андалузской семьи, покинувшей отечество из-за политических гонений¹. Превратности изгнаннической жизни ускорили кончину его почтенного батюшки, дона Рамиреса-старшего, чьими неустанными трудами² была заложена основа благосостояния семьи. Старейшим в клане к описываемому мною времени был престарелый дядя Дона Рамиреса, почтенный синьор Мигель³. Несмотря на уважение, оказываемое ему всеми Рамиресами, бразды правления уже второе десятилетие удерживал Дон Хуан Санчес Виас Лопес. В ранней юности Дон Рамирес женился на прелестной Флоре Бъонделли, наградившей его многочисленным и даровитым потомством. Злые языки поговаривали, что первым даром, преподнесённым молодой супругой молодому супругу было отнюдь не потомство, каковую клевету другие языки, не менее злые (благо этого добра и в Риме и в нашем заведении всегда было в избытке) отбривали тем соображением, что и молодой супруг супругу без подарка не оставил.
Донна Флора сразу показала себя достойной помощницей Дона Рамиреса. Её неусыпным радением был создан и приведён к расцвету знаменитый Красный дом – обитель пьянства, чревоугодия и любовных утех, возведённый на главной римской площади. По прошествии лет я осмелюсь предположить, что без помощи донны Флоры Рамиресам стоило бы великих усилий завладеть единоличным правом на продажу напитков горячительных и дурманящих по всей Итолии.
Редкая набожность Рамиресов (в базилике пресвятой Магдалины и по сию пору хранится наалтарный покров, вышитый белыми руками донны Флоры и её дочерей⁴), их щедрая благотворительность и участие в благоустройстве города снискали им расположение и покровительство святейшего понтифика⁵.
Из многочисленных братьев и сестёр Дона Рамиреса в описываемое мною время здравствовал лишь преподобный отец Джованни Рамирес. Юность его была бурной и полной превратностей. Не наделённый кипучей энергией, свойственной Хуану Санчесу, он часто бросал свои начинания, отличавшиеся смелостью замысла и разнообразием. Неразворотливость и безволие не единожды приводили его на скамью подсудимых, и лишь влияние брата избавило Джованни Рамиреса от виселицы. Во время одной из тюремных отсидок от скуки и безделья синьор Джованни начал читать. Первой же попавшейся ему книгой стало житие Св. Франциска Ассизского. Описание молодых годов жизни прославленного святого пленило впечатлительного птенца славного гнезда Рамиресов, и он немедля возжелал духовного поприща, полагая, впрочем, что заботы отцов церкви состояли отнюдь не в умерщвлении, но в увеселении плоти, ибо по несчастью, вторая часть жизнеописания была съедена тюремными крысами. Пребывая в таковом заблуждении, синьор Джованни заявил о своём желании брату. Дон Рамирес оценил выгоды, могущие последовать для семьи от наличия в её лоне духовного лица, и желание синьора Джованни всячески поддержал. Вскорости Джованни был рукоположен в сан и долгие годы радовал всех обитателей Красного дома своими прочувствованными проповедями⁶.
Из детей Рамиресов в этих записках чаще всех упоминается синьорина Изабелла⁷, долгие годы бывшая моей товаркой и подругой, что, впрочем, не умаляет достоинств прочих представителей младшего поколения прославленного семейства.

Глава третья
Мои первые опыты

К описываемому времени любезное обхождение и здравомыслие донны Флоры успели составить доброе имя заведению, ставшему для меня на долгие годы родным домом. «Аморале». Аморале. Сердце моё и поныне трепещет при этих сладостных и греховных звуках. Ибо таково было имя знаменитого Красного дома, заменившего прежние святыни Рима. Фасад сего вертограда избранных душ украшало изображение лежащей женщины и гордая надпись: «Hic amor habitat», ставшая первым латинским изречением, памятным мне⁸. Донна Флора приняла меня ласково, собственноручно вымыла в бане и дала мне платье своей старшей дочери Изабеллы⁹, девицы весьма любезной и приятной на вид.
«Дитя моё, - обратилась ко мне донна Флора, - мне известно от твоего почтенного батюшки, что лукавый Эрот уже нашёптывал тебе о неких тайнах. Насколько далеко продвинулась ты в сладостной науке любви?»
Краснея и переминаясь с ноги на ногу, я показала на пальцах, насколько далеко продвинулось дело. Донна Флора, казалось, осталась довольна. По-матерински ласково обняв меня, она пустилась в рассуждения о тяжести женской доли, о неизбежности искусов и страданий на многотрудном пути к вечному спасению. Слово за слово, посулами и увещеваниями, подкреплёнными не одним и не двумя бокалами сладкого вина, которого я никогда прежде не пробовала, донна Флора уговорила меня развлечь беседою и пристойною девичьей лаской одного из своих гостей, печального рыцаря восточного вида со свежим рубцом на лбу, который я сочла за свидетельство рыцарской доблести и молодечества (и который явился, как выяснилось позже, последствием обыкновеннейшей кабацкой потасовки).
Взор рыцаря был мутен: как показалось мне тогда - от бессонницы и чрезмерных возлияний; истинная же причина, заключавшаяся в неуёмной похоти, что мутит не только взор мужчин, но и разум, была до времени скрыта от меня. До моего слуха, уже осквернённого любовными речами, всё же не дошла молва об оргиях Лондры, Мунхейма и Паризии, составивших этим городам славу сколь громкую, столь и позорную.
Поначалу рыцарь был любезен и мил, и даже назвал мне своё имя, которого я не запомнила из-за варварского звучания¹⁰. Но едва я ослабила бдительность, цитадель моя была взята в осаду и донимаема приступом столь яростным, что конюший рыцаря N навеки изгладился из моей памяти. Хотя я громко молила о пощаде и звонила в колокольчик, призывая донну Флору и слуг, всё было тщетно. Натешившись, рыцарь простился с прежнею любезностью. Откинувшись на алые бархатные подушки позорного ложа, я слышала звон золота и лукавое воркование донны Флоры, получившей немалую мзду за мою неопытность, уже не бывшую невинностью.

Глава четвёртая
Необычайное происшествие.

Поплакав первое время, я постепенно привыкла к своему званию и положению. Мне, выросшей на улице, было особенно любопытно наблюдать вблизи богатых дам и кавалеров, пускавших на ветер огромные состояния за одну ночь. Их безудержное стремление к новым неизведанным развлечениям становилось порой причиною ужасных и курьёзных происшествий.
Однажды вечером в игорном доме¹¹ появился неожиданный посетитель. О его появлении возвестил дикий визг служанок и грохот опрокидываемой мебели. Будучи от природы любопытной, я проскользнула по коридору ко входу в игорный зал и, приподняв портъеру, заглянула внутрь.
На один из рулеточных столов взгромоздился диковинный зверь. Голова его напоминала кошачью, с тем лишь отличием, что на макушке возвышался гребень наподобие петушиного, а глаза были обведены тёмными кругами, как у коммуназийской панды. Светлая шерсть зверя слегка курчавилась, в полуоткрытой пасти виднелись мелкие острые зубы.
Возможно это существо явилось плодом чудовищных экспериментов гранбретанских учёных. Ужас охватывает меня при мысли об извращённых и богомерзких целях, с которыми оно было создано. Однако в тот момент мне удалось сохранить некоторое самообладание, и я поняла, что зверь нападать не намерен. Большинство дам моего мнения, похоже, не разделяло: любо-дорого было смотреть, в каких живописных позах расположились гостьи и женская прислуга - кто на столе, подобрав кринолин, кто под столом, а кто и на люстре. Зверь oгляделся, и, нe пpeдпpинимaя никaких aгрeссивных дeйствий, принялcя вылизывaть блюдeчкo из-пoд мoржeнoгo, зaбытoe кeм-тo нa cтoлe.
Я замeтилa, что Дон Рамирес и его лучшая половина оживлённо сoвeщaютcя.
– Почему бы и нет? Погляди только, какой ласковый! Настоящее золотое дно! – радостно потирала руки донна Флора.
– Ну, дорогая моя, собачка, конечно, собачкой, но это уже перебор!
Диковинный зверь беспомощно тыкался в подол какой-то брюнетки и поскуливал, выпрашивая подачку. Умилённые дамы принялись подкармливать игривое четвероногое. Подойдя к игорному столу, за которым мы с Изабеллой лакомились сангрией, зверь состроил такую умильную морду, что я немедленно вылила остатки вина из бутылки в блюдечко и поставила между его передними лапами. Увидав вино, он тотчас же потерял всякий интерес к его скромной подательнице и углубился в блюдечко. Тут я на некоторое время отвлеклась, отозванная клиентом. Полагаю, пока меня не было, моему примеру последовали многие гости заведения. Вернувшись, я увидела, что василиск, пошатываясь и виляя хвостом, бродит из угла в угол и дёргает дам зубами за подолы. Вскоре он свалился в углу и уснул.
Кто налил животному граппы? Луиджи, твоя работа? – спросил хозяин.
Луиджи поморщился:
Будто кроме меня некому было. Вон, новенькая… Как тебя, Тонина? Тонина ему первая винца плеснула.
Но он так жалостно просил…
Надо же его отсюда как-то выманить. Гости пугаются.
– Девственницу бы сюда, – заметил стражник Грегорио, с сожалением оглядывая зал, – единороги, говорят, оченно до девственниц охочи.
- Так то единорог… А это, кажись, василиск.
В залу торопливо вошла худощавая женщина в мужском охотничьем костюме. Её светлые волосы были схвачены обручем из белого металла, какие обычно носили представители опасных ремёсел: укротители, предсказатели погоды, устроители фейерверков, для защиты от стихийной магии. Она опустилась на колени рядом с блаженно похрапывающим зверем.
- Вась-вась-вась-вась! – тихонько позвала женщина.
Зверь не реагировал, томно поводя хвостом во сне.
- Синьорина, это ваше животное?
Синьорина досадливо отмахнулась.
- Вась-вась-вась-вась, я твои игрушки принесла. Вот мячик, вот ошейник… Vot tvoya ratsia¹². Сколько же вы в него влили? - Винца стаканчик, – виновато отозвалась я.
- Граппы капельку, – произнёс Луиджи.
- Ничего себе, капельку… А это что за пустая фляга?
- Spiritus vini.
- И вы ему всю споили?!
- Да никто особо не спаивал. Вылили ему в мисочку, он и…
- Как же вы его подманили? Он чужим не даётся, пугливый очень.
Положение становилось неудобным. Дамы наотрез отказывались идти с кавалерами в отдельные кабинеты, поскольку укромная дверь находилась аккурат в том же углу, где почивал зверь. Укротительница, синьорина Вельда, объяснила, что в сонном состоянии он совершенно безопасен, и с поклоном осушила поднесённый стаканчик граппы, а за ним и второй.
- Это всё превосходно, сударыня. А ежели он, не приведи Господь, проснётся? – озабоченно поинтересовался Дон Рамирес.
Синьорина Вельда снова попыталась растормошить зверя, на что тот недовольно дёрнул задней лапой.
– Не раньше завтрашнего утра,– печально констатировала она и аккуратно положила василиску под бочок свёрток с вещами.
– Но завтра-то вы его заберёте?
– Попытаюсь. Он же не моя собственность. Как сбежал из Театра зверей¹³, так по дорогам и шляется.
Глаза донны Флоры нехорошо заблестели:
– Значит, он ничей?
Синьорина Вельда махнула рукой.
– А ошейник?
– Для антуража. Ему так удобнее, чтобы стража не цеплялась, мол, бродячий.
Гости тем временем успокоились и перестали шарахаться от мирно спящего василиска. Служанки и поварята периодически наступали ему на хвост, а какой-то рано набравшийся гость даже уснул рядом, братски обняв зверюгу.
С утра Красный дом был разбужен диким рёвом и визгом. Все высыпали на крыльцо. На площади возле фонтана стояла синьорина Вельда. Она обеими руками держала за шкирку василиска и тыкала его мордой в воду.
- Просыпайся, ты нужен человечеству, – настаивала смелая дама, задерживая голову зверя под водой.
Тот лишь жалостно булькал и колотил хвостом по брусчатке площади.
Через некоторое время усилия синьорины Вельды увенчались успехом. Извлечённый из фонтана василиск обвёл площадь мутным взором, отряхнулся и нетвёрдым шагом побрёл за нею вслед.
Вечером в кабаке появились две юные девушки с лютнями и цитрами. Одна из них гордо вела за ошейник василиска. Тот, казалось, совершенно ошейником не тяготился, с другими дамами не заигрывал и не льстился на спиртное.
– Это наверное девственницы, – предположила я, наблюдая за чудесно преображённым зверем.
- Боюсь, уже нет, – раздался мрачный мужской голос позади.
Я обернулась. За моей спиной стоял сурового вида рыцарь со шлемом в руках, в бригантине поверх богатого камзола. Я присела в реверансе. Рыцарь небрежно кивнул.
Ночь прошла без происшествий. Наутро я вышла к фонтану посплетничать с соседками и застала на площади трогательную группу: девушек-музыкантш и спящего василиска. Его голова и передние лапы покоилась на лоне одной девушки, задние лапы и хвост он умостил на подоле другой. Блаженное выражение было написано на покрытой светлой шерстью морде. Я подошла поближе. Девушки мирно ворковали о чём-то своём, диковинный зверь даже не пошевелился.
К полудню девушки исчезли из города. Вместе с ними пропал и василиск.

Глава пятая
Наши посетители. Мои неожиданные наблюдения

Волею преславного и благочестивого понтифика все женщины моего звания, жившие и промышлявшие в Вечном городе, обязаны были носить волосы особым образом, дабы отличаться от женщин порядочных. Левую половину головы мне выкрасили в рыжий цвет, правую – осветлили. О юное кокетство! Едва обретя сии знаки позора, я выскочила на парадное крыльцо Красного дома, чтобы поглазеть на знатных гостей, спешивавшихся у коновязи. «Что это за толстяк? - спросила я Изабеллу. - Как только у лошади спина не проломилась под его весом! А дама-то, дама! Наша Франческа и то не такая рыжая!» Изабелла испуганно зажала мне рот ладонью. Еле слышным шёпотом она поведала мне, что к нам пожаловали гранбретанские аристократы, известные по всей империи богатством и чудачествами, а более того – развратом. То были барон Выгнан¹⁴ и леди Морт.
Не в силах человеческих описать все причуды и прихоти, роскошества и забавы, бывшие в заводе у барона и его знатной спутницы. Мы с Изабеллой, Франческа, Виолетта, другие девушки, сама донна Флора, кабатчик Луиджи и вся кабацкая прислуга, - все буквально с ног сбились, пытаясь угодить придирчивым нашим гостям. Большую часть дня барон и высокородная леди почивали в лучших покоях на роскошной кровати под балдахином¹⁵. Ближе к вечеру, надев свои маски, они отправлялись в примыкавший к «Аморале» игорный дом, который содержал племянник Дона Рамиреса, синьор Лучано, где проигрывали огромные суммы.
О величине этих сумм я могла судить по сияющим лицам дяди и племянника, когда те поутру удалялись в подвал, сопровождаемые счетоводом и стражниками, буквально сгибавшимися пополам под тяжестью мешков с выручкой. Выходили они из подвала уже за полдень с ещё более удовлетворённым видом. Счетовод плёлся следом, щурясь усталыми глазами на свет и отирая измаранные чернилами пальцы полой засаленного камизола.
В один из таких удачных для заведения дней донна Флора послала меня в подвал с долговой распиской какого-то купца, которую я должна была обменять на звонкую монету у казначея. Я осторожно спускалась по лестнице, держа перед собою сальную свечу, когда услыхала впереди шаги и голоса. Я поняла, что это Дон Рамирес и синьор Лучано возвращаются после подсчёта ночной выручки. Вскоре из-за поворота показалась массивная фигура хозяина и щуплая – синьора Лучано, несшего факел. Они оживлённо беседовали:
– А ты ещё отказывался браться за устройство игорного дома! – весело укорял племянника Дон Рамирес.
– Не забывайте, дядюшка, этот игорный дом обустроен на деньги моего покойного папаши.
– И ты станешь утверждать, что доля в прибыли хуже, чем то жалкое наследство, которое тебе оставил мой беспутный братишка, мир его праху?
– Мне стоило известного труда отказаться от этого наследства.
– Кажется, я сумел найти достаточно веские доводы…
– О да, дядя! Вы ещё, помню, сказали мне: «Лучано, сынок, либо твоя подпись будет на этом контракте, либо мозги».
Оба рассмеялись; Дон Рамирес отечески обнял племянника и добродушно похлопал по спине.
Из этой сцены я заключила, насколько хрупкой была видимость согласия в клане Рамиресов и насколько беспощадным порой может быть мой добродушный хозяин.
Но я отвлеклась от нашего предмета. Наигравшись в карты и кости и выпив за игорным столом немалое количество креплёного вина, гости наши перебирались за стол пиршественный. Любо-дорого было глядеть, как барон в один присест сгрызал телячью ногу, закусывая её разной мелочёвкой вроде десятка жареных куропаток или зайцев¹⁶. Не отставала от сотрапезника и леди Морт, чьи пышные формы за время пребывания в Риме стали ещё пышней к вящей радости европейского рыцарства.
Барон не чурался услуг скромных жриц любви и часто вызывал к себе меня или Изабеллу. Немногие мои клиенты были так требовательны. И, к чести моей, немногие были так скупы. Малая опытность моя лишь разжигала бароново сладострастие, и, признаюсь, в день его пленения, о котором пойдёт речь ниже, я испытала немалое облегчение.

Глава шестая
Явление Дракона. Чудовищный дебош и пленение барона Выгнана

Пребыванию в Риме беспокойного, но прибыльного гостя положили конец рыцари славного ордена Дракона. Как выяснилось впоследствии, они были посланы в Рим именно за бароном Выгнаном. Наш высокий гость обвинялся в государственной измене и тайных сношениях¹⁷. Даже на мой наивный взгляд обвинение было совершенно нелепым, ибо барон не делал из своих сношений никакой тайны (все известные мне гранбретанские аристократы проявляли поразительную развязность в сочетании с терпимостью к чужим порокам).
Между тем, о политической подоплёке явления рыцарей Дракона нам стало известно лишь через несколько месяцев, поскольку основным занятием этих славных вояк по прибытии в Рим было пьянство и кабацкие драки. Своей грубостью и необузданностью солдаты и офицеры Ордена наводили страх даже на бывалых, пуганых и в семи водах мытых римских горожан. Главным предметом возмущения любезных моих соотечественников была малая кредитоспобность Драконов, совокуплённая с великой наглостью и бесцеремонностью. Поначалу Драконы отмечали своим вниманием лишь дешёвые заведения, где давали полную волю своим необузданным нравам. О том, чтобы они хоть где-нибудь расплатились, лично мне неизвестно.
Особая благосклонность понтифика к семейству Рамиресов, которую мой расторопный хозяин неустанно подкреплял щедрыми пожертвованиями на церковные нужды, до поры до времени спасала наше заведение от посягательств необузданной солдатни. Однако нелепая случайность положила конец размеренному течению жизни в «Аморале».
Ходили слухи, что капитул Ордена Дракона в своём моральном падении дошёл до того, что начал раздавать офицерские патенты женщинам. Я отказывалась этому верить, ибо, по глубочайшему моему убеждению, всякому непотребству должен быть предел. Тем не менее, это оказалось правдой. Отчаянные сии позорницы, каким-то образом прослышав об особых услугах, оказываемых в «Аморале» дамам (о чём пойдёт речь в следующей главе), подбили своих собутыльников навестить самое дорогое и почтенное заведение Рима. Ввалившись в кабак, Драконы увидали, что, даже пожелай они честно расплатиться за вино и яства, едва ли месячного жалованья всего Ордена достанет на скромный обед. Памятуя об особом покровительстве, оказываемом семье Рамиресов понтификом, рыцари поначалу не осмелились куролесить, однако увидав прелестных моих товарок, беззаботно потягивавших вино возле стойки, воспламенились и потребовали обслужить их за полцены. Донна Флора решительно отказала бесцеремонным гостям, после чего те окончательно распоясались и принялись крушить всё и вся. В общей суматохе Дон Рамирес что-то шепнул на ухо барону Выгнану, и сей достойный муж тихонько выскользнул чёрным ходом.
Позабыв о жажде и голоде, бравые вояки принялись за прекрасный пол. Один из них сгрёб меня в охапку и потащил в угол. Со словами: «Pogodi, Lioha, mi seichas gruppovoe ustroim!»¹⁸, к нему присоединился второй. Воодушевлённые примером товарищей, прочие Драконы набросились на беззащитных женщин и подвергли их различным надругательствам. Нужно ли добавлять, любезный мой читатель, что я не избегла общей участи?
В конце концов городская стража уняла буянов. Разозлённые рыцари неожиданно вспомнили о непосредственной цели своего визита в Рим и потребовали у герра Ульриха немедленной выдачи барона Выгнана. Герр Ульрих фон Штутгарт¹⁹ стал в позу и заявил, что выдача политических беженцев противоречит идеалам чести и благородства. К счастью из караула вовремя вернулся его пожилой, но бравый дядька, отвесил питомцу леща и объяснил Драконам, что, конечно же, известный уголовный авторитет барон Выгнан будет немедленно выгнан, то есть, выдан имперским властям, а политических да, политических выдавать нехорошо. Стражники отправились разыскивать барона по римским предместьям. Драконы заявили, что организуют в Красном доме засаду, с чем нам пришлось смириться.
Несколько недель барон скрывался в трущобах, не имея возможности даже близко подойти к Красному дому, где продолжала кутить и веселиться леди Морт.
Когда несчастный аристократ, гонимый голодом и похотью, приплёлся к чёрной двери кабака, желая, вероятно, попросить подаяния, он был немедленно схвачен притаившимися в засаде Драконами, закован в кандалы и препровождён в городскую тюрьму, откуда этапирован в Лондру.
Услыхав о пленении собутыльника, леди Морт пожала пышными плечами и с прежним невозмутимым видом продолжила метать кости.

Глава седьмая
Наш загадочный собрат по ремеслу. Визит баронессы Аркенвосс

Возраст и жизненный опыт подсказывают мне, что лишь откровенность старшего поколения может уберечь юношество от роковых ошибок и заблуждений. Чувство ответственности перед потомками принуждает меня писать о событиях, при одном упоминании которых стынет кровь в жилах любого просвещённого человека.
По прошествии стольких лет нет смысла скрывать: в «Аморале» трудились не одни лишь женщины. В постоянном штате кроме меня, Изабеллы (львиную долю заработка которой забирала себе донна Флора, якобы желая скопить на приданое дочери), Франчески, Виолетты и ещё нескольких девушек состоял также мужчина, чьё имя долгое время оставалось нам неизвестным. Он появлялся каждый вечер, укутанный плащом до самых глаз, небрежно кланялся донне Флоре и занимал один из самых роскошных кабинетов, откуда затем всю ночь доносились стоны и любострастные вопли женщин. С первыми лучами рассвета донна Флора выпускала нашего загадочного собрата по ремеслу через заднюю дверь, предварительно щедро вознаградив.
Даже Изабелле не позволялось относить утренний кофе дамам, тешившим свою похоть с таинственным незнакомцем; донна Флора всегда делала это сама, не дозволяя нам созерцать душераздирающие последствия ночных забав. Порой, едва успев войти, она звонила в колокольчик, и мы с Изабеллой стремглав бежали за костоправом и акушеркой. В таких случаях посетительницы задерживались у нас на день или на два, чтобы сгладились последствия разврата. Донна Флора обслуживала этих дам лично, ибо гостьями нашего заведения бывали лишь богатые и влиятельные особы, чья репутация могла пострадать в случае огласки. Хотя прискорбные случаи членовредительства (с обеих сторон) были не так уж редки, наш таинственный соработник пользовался неизменной популярностью среди заезжих аристократок и перезрелых римских матрон.
Могла ли я знать, что наш скромный, но страстный ночной гость снискал себе славу не только в ристаниях любовных, но и в ристаниях воинских! Имя этого прославленного мужа совета и брани вошло в историю. Мало кто знал о его тайной жизни, связанной с Красным домом. Однако смеем ли мы, люди заурядные, мерить обычною меркой деяния людей великих?
Визит баронессы Тамики Аркенвосс положил конец инкогнито благородного сэра Немезида, одного из храбрейших рыцарей князя Ульриха фон Штутгарта. За несколько лет до описываемых событий отчаянная вылазка, послужившая примером всем угнетённым народам Запада²⁰, снискала сэру Немезиду и князю Ульриху (сражавшемуся инкогнито, под именем Рыцаря Ориона) великую славу. Обитатели Рима привыкли видеть сэра Немезида в свите понтифика верхом на прекрасном гнедом мерине. Шептались о неких почётных, но таинственных обязанностях, возложенных на него святым престолом²¹.
Несмотря на молодость, баронесса Аркенвосс успела поучаствовать в разгульных пирах и оргиях многих европейских столиц. В «Аморале» она появилась наряженной в алое платье с неприлично глубоким декольте (баронесса неизменно носила лишь красное, на котором незаметны были пятна крови и пролитого вина), которое волочилось по полу, сама она пошатывалась, словно одурманенная. Глаза баронессы лихорадочно блестели. Как рассказывала мне после Гретта, помощница Луиджи, достойная дама отказалась от самых редких вин, какие были в «Сером козле», предпочтя понюшку мелкого белого порошка, поднесённую ей собственным слугой.
Высокая гостья тихо обратилась к почтительно склонившейся донне Флоре. Я не разобрала слов, но в голосе дамы слышалось волнение. Донна Флора присела в почтительном реверансе и, подозвав посыльного, что-то быстро приказала ему. Мальчик убежал с поручением; баронесса же, сопровождаемая донной Флорой, проследовала в отдельный кабинет, куда через некоторое время проскользнул таинственный незнакомец, по обыкновению укутанный в плащ.
Ближе к вечеру донна Флора вручила мне поднос с изысканной снедью и вином и велела отнести к дверям покоев баронессы. Ещё в коридоре я услыхала треск ломаемой мебели, крики и ругань. Твёрдо памятуя, что сохранность имущества заведения – альфа и омега преуспеяния оного, я немедленно вернулась в общий зал, дабы известить о чрезвычайных событиях донну Флору. Та не замедлила явиться, приведя с собою двух охранников, Петруччо и Грегорио.
- А ещё министр культуры!– слышался из-за дверей визг баронессы.
- Так я же со всей культурностью! – ревел мужской голос.
Визг баронессы перешёл в душераздирающий вопль, которого, казалось, не могло издать человеческое существо. Через мгновение к этому воплю присоединился отчаянный рык дикого тура, автором которого мог быть лишь наш собрат по ремеслу. Донна Флора, которая до этого мгновения невозмутимо обмахивалась веером, подняла глаза к потолку, вздохнула и сделала едва заметный знак охране. Грегорио и Петруччо немедленно высадили дверь и с алебардами наперевес ворвались в кабинет. Через мгновение оба вылетели в коридор с криками: «Ужас! Ужас!». Донна Флора бросила на беспримерных сих храбрецов презрительный взгляд и с высоко поднятой головой вступила в покои наслаждения. Вопли сразу же стихли. Через несколько минут она вышла обратно, поправляя причёску, слегка побледневшая, но по-прежнему невозмутимая. Всей просвещённой Европе известна крылатая фраза, произнесённая в это мгновение доблестной моею хозяйкой.
Пристыжённые стражи снова скрылись в кабинете и через некоторое время вернулись, поддерживая под руки статного мужчину, в котором я с изумлением узнала сэра Немезида. Он был бледен, растерзан и сильно хромал.
Несмотря на стоны, вопли и сопротивление баронессы, она была выдворена за ворота и сдана с рук на руки охране. Эти дюжие молодцы довольно бесцеремонно засунули свою госпожу в портшез и скорым шагом унесли по древней Via Appia, в сторону предместий, где на роскошной вилле поджидал легкомысленную даму разъярённый муж, вызванный неизвестным доброжелателем из Лондры.
Вслед за дамой из дверей покряхтывая и припадая на больное колено появился сэр Немезид. Его благородное тонкое лицо было вдребезги расцарапано и перекошено от боли и злости. Прислонясь к дверному косяку, он долгим взглядом проводил портшез баронессы, почесался, покрутил пальцем у виска и выразительно сплюнул.
С тех пор сэр Немезид появлялся в «Аморале» лишь в качестве почётного гостя, не скрывая лица.

Глава восьмая
Вкусы и склонности леди Ф***

Чудовищная развращённость высшей аристократии Гранбретани, ставшая, по глубочайшему моему убеждению, основною причиной упадка Империи, не была для меня тайной с самого юного возраста. Лорды и леди, чьи звериные маски в большей степени отражали свойства натуры, чем истинные лица, масками скрытые, казалось, кичились своими необузданными и порочными страстями. Ко дню появления в «Аморале» леди Ф*** у меня почти не осталось иллюзий насчёт нравственного облика сильных мира сего. Но душераздирающие сцены, коим я стала свидетельницей во время её пребывания в Риме, по сию пору заставляют холодеть мою кровь.
Однажды утром к воротам Красного дома подъехала целая кавалькада нарядных всадников. Впереди на породистых чёрных жеребцах ехали две дамы, причудливо и богато одетые. В одной из них я сразу узнала маркизу де Сад, чьи портреты порой использовались вместо вывесок заведениями, где потакали наиболее извращённым наклонностям клиентов. Изукрашенная драгоценностями птичья маска второй дамы была мне незнакома. На мой робкий вопрос донна Флора приложила палец к губам.
Лишь годы спустя мне стало известно подлинное имя нашей второй гостьи: Флана Микосеваар. Как раз в то время известная красотой и необузданностью страстей графиня Кэнберри пресытилась объятиями мужчин (что немудрено, ибо до сей поры неизвестно, скольким мужьям и любовникам разбила сердце бесчувственная леди) и обратила свой взор на женщин.
Расположившись в малом зале «Серого козла», приспособленном для приёма знатных гостей, маркиза и графиня угощались изысканными винами, тихо беседуя и время от времени нежно склоняясь друг к другу. Затем благородные дамы пожелали танцев. Донна Флора смиренно объяснила, что за отсутствием квалифицированного мужского персонала мы можем предложить лишь незамысловатые крестьянские танцы в исполнении воинов городской стражи. На это Маска Цапли тихо рассмеялась и указала рукою на Изабеллу, подававшую вино. Донна Флора немедля сообразила, что к чему, и пригласила гостей в отдельный покой, который немедленно освободили от лишней мебели. Окинув хозяйским взглядом зал, донна Флора не нашла никого из музыкантов, кроме герра Ульриха²², спавшего мертвецким сном в углу, и сунула мне в руки гитару. «Будешь аккомпанировать». Я в ужасе повиновалась, лихорадочно пытаясь вспомнить, как обращаются с этим инструментом.
Гости расселись на восточных коврах. Изабелла вышла в центр круга, мы переглянулись, и я взяла первый неуверенный аккорд. К счастью мастерство Изабеллы так увлекло гостей, что они не обратили особого внимания на мои явные огрехи. По мере сил я старалась извлечь из несчастного инструмента звуки, хоть отдалённо похожие на музыку.
Изабелла кружилась, грациозно поводя бёдрами, послушная всё убыстрявшемуся ритму. Я резко ударила по струнам, и лёгкое покрывало, окутывавшее прелестную фигуру Изабеллы, слетело на пол. За ним последовала сорочка, юбка, чулки… ²³
Охранники, казалось, оставались равнодушными к сладострастному танцу. Они сонно поглядывали по сторонам. Маска Цапли упала на пол, открыв аристократически-бледное лицо с тонкими чертами. Так я впервые узрела прекрасную и порочную Флану Микосеваар.
Не было равнодушия на её дивном лице. Слегка склонив златокудрую голову, она затуманенным взором следила за извивами тела Изабеллы. Когда последние покровы упали на пол, леди Флана порывистым движением закинула голову, прикусив, словно от боли, розовую губку; затем склонилась к подруге и впилась в её обнажённую шею долгим поцелуем.
Повинуясь едва заметному знаку донны Флоры, мы с Изабеллой немедленно выскользнули за дверь. Вслед за нами с прежним равнодушным видом вышли охранники и вытянулись по стойке «смирно» по обе стороны входа.