"Баала Амити" переводится с древнееврейского языка, как "Истинная Хозяйка". Она и была - истинной хозяйкой, истинной Королевой древнего града Иерусалима. Двадцатитрехлетняя девушка, тайно привезенная в Илиру в глухое время между двумя ночными стражами.

Отец, добавляя к имени дочери звучное "Баала Амити", подсказанное матерью девочки - крестившейся ради того, чтобы быть с любимым человеком, но соблюдающей в тайне свои обряды иудейкой, и не подозревал, каким пророчеством награждает свое дитя. Просто Эмилия была первым, долгожданным ребенком, и отец хотел подчеркнуть, что отныне именно она - истинная хозяйка его помыслов, сердца и дома. А еще через два года родилась Элеонора, и Эмилия с радостным любопытством нянчила "Элю". Шло время, и никто не мог предположить тогда, какая полоса проляжет между дружными и задорными сестричками.

Шел 1276 год, и Акра еще жила своей размеренной жизнью, и жители ее свято верили, что беды и дальше будут обходить город. Отец повел дочерей на ярмарку, и впервые взял и младшую, Элю. Восторгу девочки не было границ, четырехлетняя непоседа в какой-то момент потребовала всего внимания отца, и он не заметил, как Эмилия отстала возле кукольного балагана. Ярмарка закружила девочку, она, едва выпустив руку отца, перестала ориентироваться, когда смуглый торговец сладостями, сидящий в глубине палатки, окликнул ее. Его лицо показалось ей знакомым, и она шагнула к арабу…

Эмилии было шесть лет, и отец так никогда и не узнал, что стало с его дочерью, "Баало Амити", хозяйкой его сердца… Непоседливая Элеонора сперва приставала с вопросами, но быстро забыла свою Эми, а отец, не желая бередить ее и свои раны, не напоминал. Беда не приходит одна - мать девочек, бледная прекрасная Эстер со слабыми легкими, не пережила пропажи любимой дочери.

Шли годы, маленькая Эля стала Элеонорой, Королевой Иерусалима - древний, все еще значимый титул… Сестра Эмилия, чье место она заняла, была для нее историей. Детские игры забылись, Элеонора, хотя она не призналась бы в этом даже себе, не смогла простить пропавшей сестре, что так и осталась для отца - второй. Она знала, что отец любит ее, но видела, как старит его тоска по Эмили, и не могла соперничать с ней - пропавшей, а потому мифически-идеальной. И ненависть дала ростки в ее сердце, когда умирающий отец, уже невидяще глядя ей в лицо, звал не ее - Элеонору, а Эмилию, Эми Амити…

Огорчала Эмилию и пропажа кулона - амулета, древнего каббалистического знака рода королей Иерусалимских. Он издревле считался знаком их власти и передавался старшему ребенку в семье. Он был на Эмилии в тот день, когда она пропала.

А Эмилию постигла та же судьба, что и многих. Рассказ о ее пути, побеге и путешествии под дном кибитки, разоблачении и новом побеге был бы слишком долгим; важно то, что привел он Эмилию на нелегальный невольничий рынок, какие еще попадаются в Египте. А там ей повезло, как везет очень немногим. Её увидел Джамиль, сын Эмира Синая. Ему было 7 лет, и он впервые был на невольничьем рынке. И когда он заметил среди одинаково-смирившихся, припорошенных пылью рабства людей девочку, которая, несмотря на драное платье и свой шестилетний рост ухитрялась смотреть на окружающих сверху вниз, его сопровождающие испытали всю меру его упрямства. Взрослые не могли понять, откуда столь благородные порывы по отношению к заморенной девчонке, но Джамиль не собирался уступать. Торговец, смекнувший свою выгоду, заломил несусветную цену; но принц был непреклонен. И многие недели не иссякало его упрямство: когда он объявил девочку свободной, потребовал к ней почтительного отношения, взял ее в подруги своих игр и учебы… Единственным человеком, который поддержал принца сразу же и безоговорочно, стала его сестра - Джамиля. Она тоже увидела в Эмили что-то, не очевидное другим - кровь, породу. Так и получилось, что Эмилия росла и воспитывалась вместе с близнецами.

Незаметно дружба переросла в любовь, и Джамиль добавил отцу седых волос, объявив в 16 лет, что женится на девушке во что бы то ни стало.

Эмилия к тому времени забыла о своем происхождении, однако ее смутные рассказы и амулет, с которым она не расставалась, давно смущали придворного мудреца Зульфикара. За прочими делами времени на кольцо не доставало, однако, когда Эмилии исполнилось двадцать, он взялся за разгадку тайны.

Тогда и раскрылось происхождение Эми. И полетели гонцы. Франки предложили богатый выкуп за Эмилию - ее отец, любимый и уважаемый человек в городе, к тому времени скончался. Больше всех хлопотала о возвращении сестры Элеонора. Однако не родственные чувства подстегивали ее. Ей не давала покоя мысль об амулете…

Как ни тяжело было им расстаться, отец Джамиля убедил нареченных, что возвращение Эмилии титула и влияния на родине даст им возможность осуществить свои мечты.

Два месяца переговоров и сборов прошли для Эмилии, как в тумане. Она старалась ни на секунду не расставаться с Джамилем, ее мучили дурные предчувствия. Они дни напролет бродили по парку, и не могли наговориться. Однажды Эми не выдержала и расплакалась. Сказала, что не хочет уезжать, что ее мучают кошмары. По мелькнувшей в глазах Джамиля растерянности поняла, что и он предчувствует несчастье. Но менять что-то было уже поздно.

Взаимных клятв, произнесенных ими в эти дни, хватило бы, чтобы осчастливить весь мир, но им было недостаточно.

Джамиль и Джамиля проводили Эмилию до самой границы, и начался утомительный и тоскливый путь. Но более всех неудобств тяготили Эмилию неизвестность и тоска по Джамилю, с которым она никогда прежде не расставалась надолго. Что могло ждать ее в Акре, куда лежал ее путь? Для нее давно уже люди, а не места стали родиной, и ни один из этих людей не ждал ее в этом непонятном городе. Конечно, ей было интересно взглянуть на сестру, увидеть дом своего отца, но дурные предчувствия были сильнее.

Увы, они оправдались. В дневном переходе от Илиры на отряд Эмилии напали. Она с ужасом смотрела, как ее сопровождение гибнет человек за человеком, и не могла ничего сделать. Конечно, Джамиль обучил ее владению оружием, хотя она и не жаловала это занятие, но напавшие вели себя очень странно: они старательно объезжали скакуна Эмилии, и, куда бы она ни повернула, встречала молча сдерживающие ее, но не нападающие фигуры. Через несколько минут она осталась одна в тесном кольце врагов. Кольцо расступилось, и в центр выехал человек, выглядящий не их предводителем, нет - их нанимателем, настолько разительно отличался он от остальных. Эмилия похолодела. Она с первого взгляда определила фримена, хотя никогда прежде не видела их. Но слышала о том, что в некоторых сообществах, особенно построенных по клановой системе, встречаются такие люди. Фримен является для клана кем-то вроде оружия высшей справедливости. Как правило, это единственный человек в клане, имеющий право на убийство. "Илирский палач!" - мелькнуло в голове Эмилии. Она слышала, что в Илире действует всего одна такая группа, и об их фримене шла слава илирского палача, от правосудия которого никому еще не удавалось уйти. За страхом шевельнулось удивление - фримены редко пользовались своим правом и, как правило, это означало, что человек серьезно помешал клану. Взгляд фримена безучастно скользнул по Эмилии, мимолетно задержался на амулете, выбившемся из-под ворота. Он привычно взмахнул мечом, Эми вскинула руку в тщетной и скорее инстинктивной попытке поставить блок…

В это мгновение из-за спин окружающих их людей раздался пронзительный вскрик, потом еще один, и тот же голос четко и раздельно произнес какое-то слово, которого Эмилия не поняла. Но понял фримен. Он задержал на полпути стремительный взмах, неторопливым движением убрал оружие и повернулся на голос, спиной к Эмилии, с такой невозмутимостью, как будто не собирался убить ее секунду назад. Эмилия посмотрела на мелко дрожащее острие в своей руке, на незащищенную спину фримена в полувыпаде от него… и опустила оружие. К фримену подъехал какой-то человек, перед которым кольцо почтительно расступилось. Он что-то быстро прошептал на ухо фримену. Тот кивнул, резко и коротко бросил что-то стоящим ближе людям, и они оба выехали из круга. Кольцо сомкнулось, и Эмилии все так же молча, знаками, показали, что ей следует ехать в том же направлении, что и раньше, но уже в их сопровождении. Путь продолжился. Эмилия выжидала.

Фримена она видела за весь путь один раз. Вблизи города, когда разбивали лагерь, чтобы дождаться ночи, она сделала попытку бежать; ее задержали. В палатку, куда ее осторожно, но твердо проводили, вошел фримен. Не дав ей произнести ни слова, он спокойно бросил, что не рекомендовал бы Эмилии Иерусалимской повторять такие подвиги хотя бы потому, что сейчас среди них она в наибольшей безопасности. "Возможно, Вам будет интересно узнать, - фримен прищурился, - что Ваша сестра Элеонора назначила круглую сумму в дар тому, кто принесет ей Ваш кулон, древний знак королей Иерусалимских, и прядь волос в доказательство Вашей смерти. Не правда ли, сумма должна быть значительной, чтобы Илирский палач стал заниматься этим? - он усмехнулся. - Так что, если позволите…" - прежде, чем Эмилия поняла, в чем дело, он срезал с ее головы небольшой локон и, молча поклонившись, вышел.

Фримен, "Илирский палач", не думал, что ему придется исполнять пыльный обычай. Клан его всегда управлялся старейшими членами семьи; но существовал закон, что в случае смерти главы, при опасности конфликта в клане во избежание войны и раздоров главой выбирается человек извне. И клан "воспитывает" правителя под себя, вводя его в курс дел по мере того, как он оказывается все крепче привязан к клану и его деятельности. Обычно такой правитель становился игрушкой в руках тех, кто реально имел влияние в клане. Однако существовала одна тонкость, о которой помнили, но не предавали значения, т.к. ситуация была трудновоспроизводима. Согласно обычаю, если фримен был на "охоте" в тот момент, когда становилось известно о гибели главы клана, ему высылали гонца. Так вот, если гонец этот заставал жертву уже в руках фримена, но еще живой, то именно она должна была принять на себя власть в клане, но учителем ее становились не старейшины, а фримен. Поскольку речь шла о мгновениях, никто не думал, что когда-нибудь этому закону суждено сработать. Крик, остановивший руку фримена, был известием о том, что старейшина клана почил в бозе.

Таким образом, Эмилия оказалась главой клана, грозой честных жителей Илиры. Объяснения были долгими, а уговоры - не были вовсе. Движимая отчаянием, горечью от предательства и жаждой мести Эмилия приняла на себя титул и не вспоминала фримену обнаженного меча над своей головой. А тот оказался добросовестным учителем, который не позволял никому плести интриги за спиной юной "королевы воров", а сам терпеливо учил ее разбирать конфликты и планировать операции. А так как авторитет фримена был в клане непререкаем, скоро и к Эмилии стали относиться серьезно, прислушиваясь к ее словам. Так королева Иерусалимская стала Королевой Илиры - так звали ее свои люди и те, кто шарахался от меток, которые ставили ее люди на дверях неугодных домов. Считанные люди знали ее в лицо и знали, кто она, но власть ее была велика. И все же она не оставила мыслей о том, чтобы вернуть себе свои исконный титул. А Элеонора спала спокойно, уверенная в смерти Эмилии, только сожалела о кулоне, которого на девушке, по словам верного человека, не оказалось - должно быть, отняли еще в детстве. Ну да - нет человека - нет проблемы…

Началась война, и ни один из посланных Эмилией людей не сумел добраться до Джамиля, уехавшего воевать.

22 марта 2003