И вот мы увидели Илиру. Явилась она нам в стрельчатых переливах солнечного света, разрезавших клинками своих лучей вязь знойного воздуха. Сначала, словно мираж, появился в дрожащей бархатной дымке абрис ее высоких стройных башен, а потом и крепостная стена нависла над нами своей неприступной тяжестью.
Принц Джамиль вышел вперед.
-Во имя Аллаха, - рек он, - истинно прекрасен сей град. - И глаза принца засверкали мириадами лунных отблесков, так часто играющих в его прекрасных черных очах.
Мы дошли. Слава Аллаху, мы дошли!
А принц уже стоял в задумчивости. Он, наконец, указал своей тонкой белой рукою на юг - туда, где, высились в волшебной песочной дали башни старой разрушенной крепости.
-Аллах милостив, - звенел его голос, - идем же к Старой Крепости, правоверные, здесь вы найдете долгожданный отдых.
Я видела, как взволновались, просветлели лица воинов после этих слов. Но я лишь опустила голову, вонзив потухший взор в золотую пыль под ногами. О, принц, как вы лукавы! Наверное, столь же лукавы, сколь мы не правоверны… И не будет нам прощенья от Аллаха.
Наш отряд двинулся к Старой Крепости.

Что мы, собственно говоря, могли изменить? Мы, шайка до смерти измученных бандитов? Измученных дорогой, измученных жизнью… Я честна, до боли честна. Мы не были сильны, мы не боролись, мы бежали. Бежали от прошлой жизни, от себя самих, от свободы. Именно от свободы. Я ощущала ее страшную огромную силу у себя за спиной тем больше, чем невольней становилась. В тюрьме она обрушилась на меня жгучей всепожирающей лавиной. Она - свобода, готовая скомкать, смять, смести, изничтожить. Это от нее я скрывалась, уходя за принцем, уходя на войну. И тот же страх видела я в лицах остальных.

Мы вышли из Акры небольшим корпусом, сколоченным из разбойников, пожелавших вступить в борьбу за веру, за Илиру. Нас освобождали из тюрем в обмен на клятву следовать за принцем. К Илире же пришло менее половины воинов. Остальные пали в пути. Пали глупо и бесславно, пали, не выдержав тягостей дороги; от болезней; во время многочисленных песчаных бурь, злым роком преследовавших нас.

Теперь я сижу на городской стене, любуясь великолепным закатом. Свет пронизывает меня насквозь, проникает мне в душу, отогревая ее. Боль и сладостная радость смешались во мне, ударив в голову опьяняющим своим ароматом. Я не искала прощения, я не ждала кары… Но обрела и то, и другое. А теперь у меня есть покой…
Святая же Илира стоит теперь спокойная, величавая в своей премудрой красоте. Нет больше распри в ее стенах. Град сей отдыхает после изнурительных ночей осады, после тревожных рассветов, полных отчаяния, когда мы считали убитых и раненых, после грустных безрадостных дней, где ощущение того, что все безнадежно, охватывало нас.
Впрочем, путник, ты стоишь под стеною нашего дивного града и не хочешь уходить. Ты поешь песнь во славу Аллаха. Я вижу, ты хочешь услышать, как мы очутились здесь. Я вижу, ты ждешь от меня сказания. Сегодня я счастлива, путник, и я не разочарую тебя. История моя будет удивительной, но все это - правда. Садись же рядом, путник, тебе нужен отдых, а история моя не коротка. Глаза твои блестят? - Вот тебе история…

Все оступаются. Мы сделали это своим ремеслом. Все мы - воры, убийцы, разбойники. Да, мы таковы. И не суди нас. Мы лишь такие, какие есть. А принц Джамиль… не вини его. Ему лишь нужна была помощь, ему нужны были воины. Но не такова его судьба, путник. Она была иной. Из горстки добравшихся до Илиры мусульман немногие были лучниками, принц же владел мечом. Три мага, один из которых был лишь учеником другого, лекарь-чернокнижник и твоя покорная слуга, сказитель. Да в придачу мы несли крытый шатер, где попеременно находили отдых принц и его сестра, тоже шедшая с нами; надо сказать, они похожи, как две капли воды. Много ли нас было для штурма?
Но мы не думали о победе. Сейчас нам нужен был лишь отдых. Так, мы остановились в Старой Крепости. Я всегда буду помнить тепло приютившей нас разрушенной твердыни. Мне было там хорошо. Нам всем было хорошо. Лишь принц был взволнован. Я слышала, как ночью бродил он по лагерю, не находя покоя; помню, как тяжело вздымалась его грудь, когда нашла я его, бодрствовавшим у ночного костра. Тогда я спросила, что терзает его. Помню, он посмотрел на меня долгим, каким-то испуганным взглядом. Ответил он не сразу, я слышала, как дрожал его высокий голос, так схожий с журчанием хрустального ручейка:
-Я опечален судьбой своей сестры, - неуверенно начал он, - принцесса Джамиля больна, очень больна… Я думаю, она не покинет своего шатра еще несколько дней. А потом…
-Принц, во имя Аллаха! Почему же вы молчали? Принцесса больна, так я тотчас же пойду к ней…
-Нет, ты не сможешь помочь. Никто не сможет. Осталось лишь несколько дней…
-О, Аллах! Не пугайте меня, несколько дней до чего…
-Несколько дней, и судьба нагонит нас! - голос принца задрожал еще сильнее, стал еле слышным, он грациозно изогнулся, поднимаясь с походного кресла и обходя меня. Через миг принц Джамиль скрылся за многослойным газом шатровых покрывал. Я же обратила свой взор на север - туда, где средь душной ночи горели огни святого города - Илиры.

Но ты смотришь на меня затуманенным взором. Илира? Прости, путник, чувства переполняют меня, и голос мой срывается, а мысли смешались в голове. Конечно, я расскажу тебе о том, что заставило нас прийти сюда.

В Илире правили крестоносцы. Они захватили сей град, проповедуя здесь свою веру. Сам Магистр ордена Тамплиеров прибыл сюда из Акры, где крестоносцы потерпели сокрушительное поражение, чтобы защитить этот последний оплот христианства в наших землях. Для принца Джамиля сей поход был священным долгом. Аллах требовал крови, он ждал возмездия и покаяния. Это он вел принца, равно как и всех нас, по жизни.
Во время битвы в Акре погиб отец принца Джамиля и принцессы Джамили. Погиб от руки Магистра, ибо перстень с печатью ордена слетел с его запятнанной руки, лишив правителя Египта жизни. И вот мы отправились в путь. Принц заручился помощью сицилийских наемников, а так же вступил в союз с ханом персов. Так, мы устроились в Старой Крепости и стали ждать подхода союзников. Ожидание длилось недолго, но то были дни, наверное, самые счастливые и спокойные во всей этой войне. Наконец, у нас появилось время для молитв, и мы уже совершали намаз, как должно - в установленные для этого часы. Лишь тревожные взгляды, бросаемые на город, омрачали тогда нашу жизнь. Город был нашей судьбой, нашим будущим… или смертью.
Но вот подошли наемники - пришли они шумящей оравой, и, хоть я и видела, что все они сильны, но не было в них ни доли порядка. Хотя, могу ли я - бывшая воровка, говорить о порядке. И все же, наш корпус был много и много более организованным, мы все беспрекословно подчинялись принцу.
Вскоре вдали зареяли персидские флаги - хан со своим войском остановился под стенами Илиры.

Я вижу, путник, ты ждешь продолжения. Ты жаждешь битвы. Но погоди. Чего же ждать? - Ждать, пока принц Джамиль, его советник маг Зульфикар, чьи могущество и мудрость непостижимы, и несколько лучников, призванных охранять принца, не вернутся с военного совета…

Да, путник, ты дождался своего. Принц шел первым. Его обычно такое бледное лицо разрумянилось, а глаза отчаянно блестели:
-Держитесь, правоверные! - крикнул он прерывающимся от волнения голосом. - Илира, сей последний оплот христианства в Святой Земле будет взят!
Мы все смотрели друг на друга непонимающим взглядом. Как? Когда? Неужели у нас действительно есть шанс?
Но вот вперед выступил Зульфикар. Его алая тога казалась кровавой во всполохах огня.
-Да, мы действительно будем брать Илиру штурмом, - стал объяснять маг, - но за то, что нам помогут, придется заплатить дорогой ценой. Возможно, нам удастся проникнуть в город, но что дальше? Нам еле хватает денег, чтобы заплатить наемникам, а персидский хан, в случае удачи, требует себе в жены королеву иерусалимскую - так он станет правителем… Мы же проникнем в город, но, я уверен, хан захочет власти в Илире, мы же, в лучшем случае, будем изгнаны. С другой стороны, есть один момент, который заставляет меня сомневаться в дурном исходе дела. Вы не знаете, но королева иерусалимская погибла при отходе их Акры, таким образом, хан остается ни с чем.
-Но что же делать нам? Когда же будет штурм? - спросил кто-то из лучников.
-Первый штурм будет пробным. Нам должно знать, каковы силы Илиры. Мы наметили, что штурм будет завтра же, на рассвете. Вперед будут пущены наемники. Им должно лишь испугать тамплиеров, лишь заставить их показать зубы, а потом, увидев на что они способны, отступить. Второй штурм последует вскоре. В него нужно вложить все силы и, уже не щадя себя, отчаянно бороться с именем Аллаха на устах. Больше возможностей взять Илиру у нас не будет. А тепеь всем нам полагается отдых. Завтра на рассвете…
Ночь перед штурмом я запомню надолго… Она была полна тревог и волнений. Дважды за эту ночь разрозненные группы персов и сицилийцев, окрыленные победой в Акре, пытались взять город. Это лишь заставило тамплиеров напрячься, усилить оборону, теперь возможность легкого штурма города ускользала от нас…

Этот рассвет мы встретили у стен города. Кровавой струйкой на черном небе появилось солнце, песок кружился в причудливом вихре. Все стояли в безмолвии. Я все смотрела на принца. Он был бледен, сильно похудел, но глаза его ожесточенно блестели, хотя, мне показалось или… Неужели принц напуган?

Я всегда буду помнить этот полет. Кристально посверкивая, с гулким пронзительным свистом стрела проделала свой путь - один из стражников, стоявших на стене, был ранен. Этот ледяной неземной свист в тишине, сдавленный крик, а потом - сотни стрел, топот, шум - все смешалось в одной жадной толпе. Тут не было планов и стратегий, не было командиров и солдат, не было жизни и смерти - была только эта битва. Она не просила и не дарила, не награждала и не наказывала, она не была жестокой, не была и милосердной. Она просто была. Была страстной и чарующей, огненной и кровавой, смеющийся свистом множества стрел, рвущейся на части от рассеченного мечами воздуха, была она до рези в сердце величавой. Я впервые видела Битву. Я не просто видела ее, но и была ее частью. Голоса моего не хватало, я не помню, что кричала. Я чувствовала, как горит мое лицо, растрепавшиеся волосы падали на глаза. Я хотела быть лишь наблюдателем, но стала неотъемлемой ее частью. Или, она стала таковой для меня… В Битве нет правил, все планы отступают перед ее ликом. Ликом странным и задумчивым, бушующим и необратимым. Мы, кажется, хотели сначала испробовать силы крестоносцев, ударить с нажимом лишь во второй раз? Теперь этого уже никто не помнил. Все бились в какой-то яростной агонии, не помня себя, не зная, ради чего. Чувства смешивались в груди - боль и счастье, блаженное ощущение свободы, рвущейся на волю души, будто бы заточенной, любовь, сильная, как никогда, вселенская любовь и лютая ненависть. А потом… потом все стихло. Мы отступали. Сердце, разогнавшее свой бег, потихоньку останавливалось, пульс не стучал больше в висках. Я теряла это ощущение силы, души самой в себе, я вновь становилась сказителем, лишь наблюдателем, но не участником.

Мы вернулись в свой лагерь - в Старую Крепость. Она встретила нас, как всегда тихая и смиренная. Мы так недавно здесь, но эта крепость уже стала нашим домом. В ней пахло домом. Неповторимый, еле уловимый запах дома. Когда ты возвращаешься, усталый, тяжелый, ты ощущаешь этот родной дух, дышишь этим воздухом, пытаешься вжаться в него, стать единым целым с ним. Такой теперь была для меня Старая Крепость. Для всех нас… для всех, кто вернулся из этой первой битвы. Только увидев тихие серые стены, овеянные тысячами песков, увидев полуразрушенные башни, раскинутые в стенах шатры, только посмотрев на узенькую ленточку вьющегося дыма - дыма от вечернего костра, где готовился наш скудный ужин, я поняла, что утренняя битва не была сном. Ни сном, ни игрой. Как вдруг просветлел разум от смиренной красоты нашего дома. Я могла сюда не вернутся. Каждый из нас мог. Я могла больше никогда не увидеть их: всех тех, кого, пожалуй, я и не знаю, но уже не могу так просто потерять.
А утром битва закипела с новой силой. И вот теперь стало ясно иное: она не прекращалась. Я не помню, как мы шли к Илире, не помню уже первой стрелы. Просто закрываешь глаза - крепко-крепко, так, что становится больно, а потом вдруг распахиваешь их - и видишь небо. Знойное медное небо над головой. И Битву - вновь Битву. Битву вокруг тебя, а небо… Оно смотрит так грустно-грустно, с укором и болью. А Битва не дремлет, она брызжет кровавой слюной, рычит и бьется в судорогах. Крики побед, крики утрат, крики боли духовной и физической - адская музыка войны. Она идет - Великая Война. Война за веру. Мы бьем друг друга отчаянно, любя… Каждому своего Бога - но мы все умирали за одно и то же. Пусть крестоносцы, пусть их Бог. Разве и они не бьются за своего, как мы за Аллаха? Разве и они не достойны жизни? Но что это? Неужели я теряю веру? - Вперед, в бой, что б не единого из них не пощадить… И стихнет боль, и яд неверия уйдет из сердца. Во славу Аллаха!!!

Да, странник. Мы действительно были равны во всем. Враги, которые ближе, чем братья… Мы - их оправдание, они - наше. Мы - их спасение, они - наша надежда. Это нельзя понять, это можно лишь почувствовать. Я знаю, путник, ты хочешь услышать всю историю. Ты вкусил жара битвы, и вот, насытившись, теперь ты стал охотником за историями, тебе захотелось интриг, и сплетен, и подлости. Честь никого не занимает слишком долго. Слушай же о том, почему я здесь, о том, как Илира уже стала нашим домом…

Ночь. Старая Крепость овеяна снами. А я все брожу, всматриваясь в призрачный силуэт города - там, вдали, в каком-то ином, печальном и прекрасном мире. У шатра принца несколько человек: они тихо переговариваются, двое из них держат кого-то на руках. Я подхожу ближе, и вот уже могу различать лица в этой сиренево-золотой дымке. Сначала я вижу бледное лицо принца. Усталые, напуганные глаза, дрожащие тонкие губы, острые кулаки сжаты. Потом из тумана выступает иная фигура. Маг Зульфикар. Он стоит рядом с принцем, тихонько шепчет что-то. Следующая фигура: командир отряда лучников, Осама. Он стоит над двумя лучниками, чьих лиц я не вижу, они же держат носилки. На носилках кто-то лежит. Богатые одежды. Маленькая тонкая рука выглядывает из-за цветных покрывал. Вот бледная Луна скользнула своим зеленоватым отражением по лицу лежащего - это принцесса Джамиля. Лучик больного лунного света останавливается на светлой шее принцессы. Я стою, не в силах шелохнуться. Два черных кровавых пятнышка на нежной коже. О, Аллах! Так вот что за болезнь постигла принцессу. Вампир.
Оцепенение прошло, лишь когда кто-то коснулся моего плеча. Я сейчас уже не вспомню, кто это был, лишь смутные образы рисуются в моей памяти. Меня обступают со всех сторон, спрашивают о том, что я видела. А я… я видела все. Я поняла это… Поняла, что принцессу укусил вампир, она умирает, ее надо излечить, не то и она тоже… О, Аллах! Но обступившие вздыхают с облегчением. Видимо, они скрывают еще что-то.
-Что ж, летописец, идем же с нами, - произносит кто-то.
-Куда? - вопрошаю я.
-В Илиру. - острием клинка просвистел ответ.

-Вы поможете? - встревоженный голос принца. Над ним - статная фигура Магистра в белом плаще с четырехконечным красным крестом. Рядом я вижу Эмилию, королеву Иерусалима. Она жива. Она найдена. Но ее история длинна - ты не услышишь ее в моем рассказе, путник.
-Так вы поможете? - голос принца становится тверже. Но в этой твердости звучит отчаяние.
-Если вы поможете мне, - тихий, звучный, уверенный ответ.
-Что я могу дать вам?
-Оборона города. Сицилийцы не остановятся ни перед чем. Персидский же хан будет в бешенстве, когда узнает о нашем союзе. Понимаете ли вы, что идете на предательство?
-Это не предательство, Магистр. Мы верны лишь Аллаху - больше предавать некого. А его мы не предадим. Никогда.
-Так значит, договорились?
-Да. Аллах Акбар.
-Во славу Господа.

Принцессу перенесли в часовню. Я последовала за процессией. Долго всматривалась в мозаики на окнах, рассматривала, как мрачно и неспешно мерцают свечи в громадных резных подсвечниках, смотрела на иконы в золоченых тяжелых ризах, на каменный пол, на сводчатые высокие потолки. Сильно пахло ладаном. Величавый и горький запах. Очень красиво. Столь же красиво, сколь и чуждо. Рядом с алтарем стоит простой кубок. Магистр наливает туда вина, осторожно приподнимает голову принцессы Джамили. Ее бескровные губы касаются до чаши, она с усилием делает несколько глотков.
Я отвернулась. Я не верила в чудо. Где-то далеко, на востоке, уже занималась зоря. Солнечный свет мешался с тьмой, и так рождалась красота нового дня. Утро - это вся бархатная огромность ночи и вся газовая тонкость сверкающего ясного дня, слитые воедино, живущие лишь мгновения. В непроглядную чернь ночного аметиста тонкими дымными струйками влетали облачка золотисто-персикового воздуха, чуть ниже смешивались они с сизой лазурью, как призрачная морская гладь, а в вышине уже плыли по небу подсвеченные бело-облачные корабли. К северу они встречали медное свечение печальной Луны, уводящей вслед за собою разноцветие пульсирующих звезд.
-Мой принц… - тихо выдохнула королева Иерусалимская. Голос у нее был, как роса на весенних цветах, слова ее звучали, как шелест золотого песка. Я повернулась к алтарю.
-Эмилия, - прошептал Исцеленный, огляделся, проговорил, - Джамиля, сестра моя.
-Джамиль, наконец-то все закончилось, - был ему ответ.

Да, путник, это уже конец истории. Все это время нас вела в бой принцесса Джамиля, принц же, ее брат-близнец, был укушен вампиром. Но теперь, благодаря Граалю, он был исцелен. Вскоре он обвенчался с королевой Иерусалимской, любовь к которой пронес в своем сердце с давних лет. Но то совсем иная история, нашедшая свое окончание именно сейчас…

Но не торопись уходить, неведомый странник. Ведь война еще не окончилась. С рассветом мы покинули Старую Крепость, войдя в Илиру. Город был истощен осадой, у тамплиеров не было сил драться. А армии персов и сицилийцев, разъяренные нашим торжеством, уже собирались у стен. То был страшный день. Около полудня они начали приступ. Все воины города были на стенах. Ужасающими, смертоносными волнами накатывали их орды. Несколько раз пробивали ворота, несколько раз их приходилось укреплять. Были моменты, когда, казалось, все уже закончилось, и Илира смогла отогнать неприятеля, но вот все начиналось с начала, а у нас уже не было сил, не было больше ярости и ненависти - все чувства покидали истерзанную душу. Силам неоткуда была браться, воины были измождены, мы пали духом. И виделось нам, что этот день самый страшный в нашей жизни. Но пришла ночь, принеся с собой еще больше боли. Все больше погибших, бесконечная череда раненых. Я никогда не забуду эти лица, полные горя, полные скорби, полные вопроса: "За что?". И страшное, черное утро. Пасмурное утро, когда солнце отказалось светить нам, и серые бесцветные небеса безжалостными пустыми глазами взирали на нас. Это было утро победы, оно должно было быть утром радости. Но нет, это было утро, когда мы поняли, чего же стоила нам эта война. И слезы текли из наших глаз, и души рвались к тем, кого уже нет…

Проходит время, и раны затягиваются, исчезают, лишь остаются теплые белые рубчики. Усталость стирается с лиц, глаза высыхают от слез, руки забывают о мечах. Все прошло, теперь я сижу на городской стене, любуясь великолепным закатом. Свет пронизывает меня насквозь, проникает мне в душу, отогревая ее. Боль и сладостная радость смешались во мне, ударив в голову опьяняющим своим ароматом. Я не искала прощения, я не ждала кары… Но обрела и то, и другое. А теперь у меня есть покой…