|
- Он возвращается! – пронесся над лагерем
крик часового. Поднялась суета. Солдаты стали прятать
выпивку и кости, офицеры – поправлять форму и занимать
положенные места, сержанты – проверять соответствие
уставу формы и внешнего вида подчиненных. Уже через
две минуты все на занятые на дежурстве солдаты и
офицеры выстроились правильными линиями возле ворот.
Блестели начищенные кирасы, стройными рядами
устремлялись к небу алебарды. Развивались сине-черные
знамена с оскаленными львиными мордами и крестами.
Полк Красных Воронов был готов к встрече командира.
После воцарения в стольном городе
Арарвейне короля Нгара аэнедд’Крулл официальная религия
королевства сильно изменилась. Культ Черной Богини,
Селении, ранее запрещенный повсеместно, стал самым
популярным в Аннатари. На месте рухнувшего в результате
землетрясения храма Единого, бога-покровителя
королевства, началось строительство небывалого по
размеру храма Богини. В других городах тоже начались
подобные строительства. Культ Черной Богини, Богини
Войны, нашел понимание в рядах боевого офицерства. Среди
высшего дворянства же выжили и сохранили власть и земли
лишь те, кто поддерживал Нгара, и тем самым и Двор
поклонялся Черной Богине. И хотя поклонение остальной
шестерке богов не было запрещено, крестьянство, у
которого Селения всегда ассоциировалась с всяческими
ужасами, будучи к тому же преданным старой, павшей,
династии возроптало. А когда власти попытались казнями
привести народ к повиновению, начались восстания.
Разбросанные по городам рядовые полки, сами-то
не определившие свое отношение к новому королю, не
смогли подавить восстание в зародыше, были разбиты, и
частично переметнулись на сторону восставших.
Тогда для подавления восстания, охватившего весь
север, в Арарвейне из воинов, наиболее отличившихся в
степной военной кампании Эллениона и Лемерийской
кампании графа Карстейн, были созданы элитные полки.
Командирами в них становились самые жестокие и внушающие
ужас Черные Рыцари из Страны Свинцовых Туманов.
- Он возвращается! – кричит в ужасе часовой.
Пыль играет с ветром над дорогой. На
вершине пологого холма, в венце лучей желтого солнца
появляется огромная фигура, всадник верхом да чудовище
из Сильвании. На длинной золотисто-черной пике
развивается боевое знамя, огромное полотно черного
бархата. На нем звезда из серебра из восьми лучей, что
стремятся к востоку и западу, к земле и небу. Пика
зажата в латной рукавице. Металл не покрашен, однако же,
он не блестит, как отполированная сталь, а отливает
тусклым черным цветом. Каждая пластинка вызолочена по
краям. Таков и весь доспех, закрывающий всадника с
головы до ног. Ни одной лишней детали, полностью
повторяются пропорции тела, и лишь две прорези для глаз
открыты. На нем цепочка, на которой висит выплавленный в
золоте крест Селении. В левой руке всадник сжимает щит.
Как и весь доспех, щит черный, на щите рассеченное
пополам красное сердце, над ним крылатая женская фигура,
раскинувшая руки в стороны. Животное под рыцарем
размером превосходит иной деревенский дом. Черное, с
толстыми ногами, с кожей, сбивающейся в огромные складки
на шее, с огромным рогом, со стальным навершием, на
закованной в броню морде, оно мерно передвигалось
вперед, оглядывая просторы Северного Аннатари своими
маленькими красными глазками.
Лагерь в молчании
ждет командира. Бесшумно распахиваются ворота. Рыцарь
въезжает внутрь частокола. Звучит дружный хор : “Слава
Великой Богине!”. Рыцарь поднимает руку в знак
приветствия. Старший офицер в капитанских погонах
выходит из строя, отдает честь и гулким ровным голосом
говорит.
- Доброго вам дня, благородный Шархар
аэнедд’Шархар, и твердой руки.
Из-под
шлема раздается мерный лишенный эмоций шепот, звучащий
громче, чем звон колоколов.
- Доброго вам дня, любезный Гилберт из Мрогила
и храброго сердца. Доложитесь.
- Как вам будет
угодно. 12 числа сего месяца, через три часа после
вашего отбытия прибыл посланник из Алсенкоффа, передал
слова военного губернатора города, лорда Каингема:
войск он высылать не будет, так как опасается осады
города мятежниками. Через три часа наша разведка
обнаружила и проследила гонца от губернатора к
предполагаемому лагерю мятежников.
- Он вернулся?
- Мы этого не смогли заметить.
- Дальше.
-
Через два часа после захода солнца наш разъезд на
дороге в Ларну был атакован крестьянами в
превосходящих количествах. Из разъезда выжило три
человека. Рота Железных Скорпионов и рота Бешеных
Василисков были отправлены преследовать противника.
- По чьему приказу?
- По приказу капитана
Дыффида барона Олби.
- Барон Олби, три шага
вперед.
Толстый вояка в вороненой кольчуге
выходит из строя. Походка его развалиста, а на лице
уверенность в себе, хотя маленькие глазки бегают из
стороны в сторону. Халберг скошен на бок, а нечесаная
борода торчит во все стороны. Черный рыцарь резким
движением выбрасывает вперед руку, в которой оказывается
меч. Голова барона катится по земле, ударяется о опору
деревянной башни и застывает. Глаза пару раз моргают и
остаются открытыми, направленные ввысь они уже не увидят
неба. Обезглавленное тело медленно с веселым звоном
оседает на землю. Лица рядом стоящих офицеров забрызганы
кровью, но они не стирают её, боясь пошевельнуться. Губы
их дрожат. Наступает молчание, кажущееся абсолютным.
Даже ветер перестает шуметь листьями. Резко темнеет.
Если бы кто-нибудь не побоялся бы поднять голову вверх,
то увидел бы, как яркое ранее солнце скрылось за
облаком, напоминающим толстую вареную рыбу.
И
вновь тихий размерянный шелест слов из-под черного
шлема, будто шипение разъяренной змеи:
- Он был предателем. Он отправил две самые
преданные Королю и Богине роты в засаду. Я знаю. За
измену родине и несоблюдение воинского долга, идеалов
чести и канонов рыцарства он приговаривается к смерти.
Во славу Богини Войны!
Нестройный хор
солдатских шеренг подхватывает:
- Великой Богине Слава!
- Лейтенант Мартел
из Кодорры свяжитесь по карте с командирами рот и
отзовите их обратно немедленно. Капитан, продолжайте
дальше.
- Так точно. Утром Рота Пятнистых Белок
подавила сопротивление в деревне Выгребеньки. Более
ничего до вашего появления не произошло.
- Ясно. У
вас есть тридцать минут, чтобы собрать лагерь, и мы
выступаем в Алсенкофф. Исполняйте.
Солнце клонится к горизонту. Облака,
словно волны спокойного прилива, закрывают все большую
часть неба. Краски тускнеют, деревья вдоль дороги
кажутся стражами-великанами, охраняющими путь. Солдаты
из полка Старый Коршун спешно собирали лагерь, с опаской
поглядывая в сторону черно-золотого командирского шатра.
На наблюдательной вышке, последней не разобранной в
лагере, тихо шептались два молодых лейтенанта, из-за
нашивок с восьмиконечной звездой выглядывали старые
эмблемы Северного полка – два льва сжимающих по молоту.
- Интересно, он спит когда-нибудь?
- Не
знаю, последнюю неделю – точно нет. Наверное, это его
черная магия вселяет в него демоническую стойкость.
- Нет, после коронации короля Нгара они лишены
своей магии в пределах королевства.
- Тогда может
он демон во плоти, ведь никто не видел его без
доспехов и шлема. - Молчи, вот он приближается.
Теперь из-за закрытого шлема звучал
громкий и молодой голос:
- Вперед! Мы выступаем. Пусть Скорпионы и
Василиски догонят нас в пути.
“Возможно, разведчик что-то напутал с
гонцом, или виноват кто-то другой из властей, и я
напрасно собираюсь устранить губернатора? Или не
напрасно… Один источник, мало информации. Может,
посланник к мятежникам имел совсем иную цель? Сплошные
вопросы. Нет ответов, надо, пока мы в дороге обдумать
все хорошенько… Нет. Думать нельзя. Я слишком часто
думал тогда. Просто надо убить всех, это решит все
проблемы. Так проще. Не требуется размышлять.”
Над Алсенкоффом медленно, будто бы преодолевая
чье-то сопротивление, поднималась полная луна. Сильный
ветер раскачивал деревья и развивал черные и синие
знамена. Крепостные стены, освященные унылым светом,
издали чем-то напоминали седые каменные холмы. Медленно,
извиваясь как змея, к городу подходили пехотинцы. Мимо
них проносилась конница. Часовой на башне приветственно
махнул рукой, ведь к городу приближались свои, Старые
Коршуны. Он видел, как на холм медленно взобралась
огромная туша носорога. Второй часовой развернулся и
поспешил вниз по лестнице передать городским мятежникам,
что Черный Рыцарь с войском приближается. Заскрипели
открывающиеся ворота.
Рыцарь медленно повернул
голову к адъютантам. Послышалось шипение, которое в
ночной темноте и завывании ветра, казалось исходило
отовсюду:
- Пусть конница, Скорпионы и Дикобразы
перекроют все ворота и устроят разъезды вдоль стен.
Всех выходящих из города до рассвета убить.
Исполняйте.
- Во славу Богини!
Двое
офицеров пришпорили лошадей и поскакали к своим отрядам.
Вскоре те стали расползаться вдоль стен.
- Гилберт, вы возьмете Белок и Кротов и войдете
в город, всех кто окажет сопротивление убить, всех,
кто выкрикнет что-либо, порочащее короля или Богиню,
убить. Найдете человека по имени Шаэрвед Торк,
возьмете у него свиток с адресами, это адреса всех
высших чиновников. Вы ворветесь в их дома и их убьете,
так же вы поступите с их семьями и всеми, кто там
будет ещё. Постарайтесь сделать это так, чтобы все
местные людишки видели их смерти. Объявите, что
караете их за измену.
- Но ведь среди них могут
быть невиновные люди! А их семьи…
- Если они
достойны служить богине, то они смогут защитить себя.
Иных не стоит жалеть. Как говорят Норлоки: “Достойней
одарить смертью того, кто достоин жить, нежели
оставить в живых того, кто не заслуживает и смерти.”
Исполняйте.
- Во славу Богини! Белки и Кроты за
мной!
Колонны пехоты устремилась к
городу.
- Ну а мне самое время нанести дружеский визит
к губернатору, сэру Уильямсу Каингему. – разнесся не
обращенный ни к кому шепот.
-Вперед,
Бешеные Василиски! Именем Богини Войны!
Оставшаяся конница почти бесшумно устремилась на
северо-восток в обход стен. Ветер распрямил вымпелы на
устремленных к небу пиках. Черные плащи с серебренной
скалящейся мордой василиска развивались за спинами.
Впереди, развивая невозможно высокою скорость для столь
неуклюжего животного, бежал носорог. В лесу завыли
волки.
Вскоре за спиной у всадников в городе
заполыхали первые пожары. Вначале слабые они
устремлялись ввысь по часовням и башенкам, разрастались
в купеческих кварталах. Зарево осветило окружающуюся
местность лучше, чем ночная странница и звезды.
Впереди же появились огни загородной резиденции
губернатора. Ещё не крепость, но уже не просто усадьба,
она располагалась посреди старого соснового леса. В
узких бойницах башен светились огоньки, будто бы
подглядывая сквозь струящийся из них свет за окружающим
лесом. За воротами, укрепленными стенами, просматривался
внутренний двор, за ним высокие колонны парадного входа.
Древняя резиденция выглядела немного странно, будто все
прошедшие времена оставили на ней свой отпечаток:
роскошные колонны и мраморные статуи времен первого
междуцарствия, высокие часовенки и башенки лет власти
Катинидов, поздние купола. От усадьбы распространялось
чувство уюта и гостеприимства, казалось, здесь всегда
рады гостям, сразу за дверьми всякого ожидает камин и
теплый ужин. Здесь же, однако при приближении всадников
ворота стали закрывать, но не сразу, а только когда они
почти подъехали, видимо стража совещалась с начальством.
Слишком поздно створки коснулись одна другой,
засов ещё не был положен, когда носорог со всего своего
разгону не влетел в ворота, распахивая их. За ним
неслась конница.
“Война. Ты проносишься в
воображении перед глазами. Ты манишь звоном стали и
криками побежденных. Ты подчиняешь все мысли себе,
заражая душу нечеловеческой страстью.
Война. Ты
стучишься в двери каждого дома, отвлекаешь каждого от
всех дел. Ты забираешь к себе лучших, самых смелых,
благородных, честолюбивых и делаешь их своими рабами. Ты
царишь в разуме сильных, подчиняешь помыслы талантливых.
Великий правитель, подчиняя страны, поет гимн тебе.
Великий маг или ученый, открывая новые знания, кладет их
на твой алтарь . Строитель поднимает в небо стены, из-за
тебя. Певец поет песни о тебе.
Война. Ты даришь
перемены и обновление миру. Ты уничтожаешь слабых. Ты
клеймишь трусов. Ты становишься расплатой лжецам.
Война. Ты оплетаешь весь мир своими длинными
щупальцами.
У тебя много имен.
Я назову
одно.
Безумие.”
Лорд Каингем снова,
подтянувшись на старческих руках, выглянул в окно.
Морщины у его глаз собрались в темную паутину. Нижняя
губа отвисла, приоткрыв зубы и коронки. Он поглядел
минуту в окно и спустился со стула. Оглядел освященное
свечами помещение подвала, вгляделся в хмурые лица,
окружавшие его. Вздохнул. Выпрямился. Стукнул тростью по
полу. Заговорил удивительно молодым, почти детским
голосом.
- Битву они выиграли. Гарнизон абсолютно не
боеспособен. Это ваше упущение, любезный барон Хронц.
Сейчас нас арестуют. Однако помните, мы ничего не
сделали, недоказуемые намерения не в счет. Я уже
связался по карте с нашими друзьями из столицы, а
потому нас скоро отпустят, а этого рыцаря, малолетнего
выскочку, накажут по заслугам. Сейчас, когда первый из
них ворвется в подвал, мы инициируем ловушку, возьмем
его в плен, опишем ему, кто мы, и что, согласно
Древним Законам и Своду Законов Аннатари, их командир
может арестовать нас на срок не более 3 суток. Далее
пленник будет отпущен, а нам предстоят, я полагаю,
несколько суток заключения. Милостивые государи, я
прошу вас, подготовьтесь. Барон Хронц, барон Ло,
надеюсь вас. Да прибудет с нами Керен.
Люди, находившиеся в подвале,
зашевелились. Обнажилось оружие, все заняли позиции,
предусмотренные давно разработанным планом, наступила
тишина. Сквозь распахнутую дверь все видели длинный
каменный коридор, заканчивающийся еще одной дверью,
около которой стояла в боевой готовности четверка
солдат. Из амбразур струился, как молочный кисель,
лунный свет. Шум битвы приближался.
Вскоре
дальняя дверь разлетелась в щепки от сокрушающей силы
удара, нанесенного по ней снаружи. Солдаты почти
синхронно нанесли в образовавшуюся пустоту удары
алебардами, зазвенела сталь, один солдат упал, из-за
двери послышался стон и грохот падающих доспехов. Ещё
несколько ударов и оставшаяся тройка солдат начала
отступать. Из тени выступили их противники. Первый из
них, рыцарь, закованный в черные латы, умело прикрываясь
щитом, наносил короткие резкие удары, отбивая алебарды
противника. Остальные били из-за его спины длинными
кавалерийскими копьями. Рыцарь перерубил древко одной
алебарды и, пока солдат вытаскивал меч, нанес рубящий
удар под шлем. На середину комнаты, в которой скрывался
губернатор со свитой, выкатилась, звеня шлемом, голова,
мило улыбаясь и подмигивая. Вскоре к ней присоединилась
вторая, эта была настроена более серьезно: глаза
прищурены, губа закушена. Последний солдат, утыканный
копьями, упал там, где стоял. Рыцарь с обнаженным мечем
переступил порог комнаты, сразу же за ним дверь
захлопнулась с страшным грохотом, прищемив руку мертвого
солдата, а на рыцаря полетела сеть, однако он с
невероятно высокой для столь тяжело одоспешенного
человека скоростью отскочил в сторону и присел, так что
сеть не окутала его. Зажегся свет. Из углов и теней
вышли дворяне с обнаженным оружием. Рыцарь встал в
стойку. Стали слышны удары по двери, впрочем, она была
слишком прочной, чтобы быть быстро сломанной.
Лорд Каингем встал позади строя.
- Сударь, отныне вы – мой пленник. Сложите
оружие.
Шепот из под шлема:
- Нет, милостивые государи, отныне вы – мои
пленники. Бросьте ваши железяки.
- Здесь, со мной,
шестеро прекрасных бойцов, У вас нет шансов. К тому же
на нашей стороне как сила, так и закон.
- Закон?
Это какой же?
- Вы – полковник Аннатарийской
армии, и без соответствующего документа не имеете
права вторгаться во владения военного губернатора,
устраивать подобную бойню, даже если бы я был в
чем-либо повинен.
- Не существует закона, который
мог бы защитить трусов и изменников. Так вы
собираетесь сложить оружие?
- Закон не защищает ни
трусов, ни смельчаков. Он выше всех людских слабостей
и чувств. Он устанавливает формы взаимоотношений. И
оружие мы не бросим.
- Тогда, - шипит змея, - вы
умрете.
“Вам не возобладать надо мной,
предатель не в силах победить Черного Рыцаря. Богиня
Войны дарует победу лишь самым достойным. Моя броня – не
из металла, это лишь устрашающая оболочка, броня – под
ней. Просто я знаю, что я лучше вас. Ваши удары отлетают
от меня будто щепки. Мои же - разрубают вас надвое
одного за другим. Все проще, чем я представлял когда-то.
Заповеди и уставы древних книг хранят единые для всех
случаев жизни алгоритмы поведения. Не стоит размышлять
над ними, лишь слепо следовать им, и победа всегда будет
рядом. Досягаема ли? Впрочем, я опять размышляю. Я
думаю, даже когда тело полностью погружено в танец
битвы. Я побеждаю. Почему же в глазах темнеет?”
- Да найдут покой в чертогах Ксантоса
благородные господа Ло Виндхейм и Хорг Синдар. – голос
Каингема дрожал, - А ведь было бы нас шестеро, он бы
убил нас всех. Сейчас. Будь прокляты эти исчадия
восточного тумана. Будь проклят их подлый и жестокий
Орден. Будь проклят этот черный мир, который они хотят
нам навязать. Ло был мне как младший брат. Как мы
будем без него? Благодарю вас, благородный сэр
Бивульв, ваш удар спас наши жизни. Слава Богам, он не
ожидал удара в спину.
- Не стоит благодарности, я
всегда готов служить верой и правдой нашей великой
борьбе. Однако же он оглушен. Он может очнуться.
Следует его обезоружить и связать.
- Да, так и
поступим. Любезный Хронц, поговорите с его воинами,
без их командира они могут перекинуться на нашу
сторону.
- Ваша воля – закон для меня.
“ Птицы перед взглядом, кружась, они
образуют сумасшедший хоровод, они везде вокруг меня.
Оглашая пространство человеческими стонами, они рвутся
наружу прочь. Прочь из клетки, прочь от меня. Я помню
этих птиц, я знаю их. На мраморных бастионах Замка в
Ущелье они видны на стенах. Раскрыв клювы в бесконечном
и беззвучном крике, они рвутся прочь. Их глаза полны
ужаса, крылья застыли на последнем взмахе. Прочь. Прочь
из Страны Свинцовых Туманов. Прочь от страха и
постоянных мук. Прочь из тумана к солнцу. В небо. Никуда
они не улетят. Ибо они камень. Они прикованы к этим
стенам. Они прикованы к этой земле. Они – камень. Они –
песня Замка Мраморных Птиц. Я узнаю их. Их птичьи глаза
бросают печальные взгляды на меня, будто просят, чтобы я
их отпустил. Никогда.
Вон тот маленький птенец,
я помню, он был со мной в те забытые годы, когда я был
ребенком. Когда я помнил ещё лицо моего отца. Когда я
жил в его высоком горном замке. Я помню, как он, птенец,
плохо ещё летающий, кружился вокруг, когда я с
восхищением глядел на отцовский меч. Он – радостно
чирикал, когда я попытался тихо стащить его, когда отец
был в городе. И я тогда украл. И его убил отец, тогда же
когда и наказывал меня, за поступок недостойный будущего
рыцаря. Десять дней я был лишен еды, одежды, оружия, был
прикован к голой скале в сизых горах. Я мог умереть от
голода и холода, но я выжил, тот птенец – нет. С тех пор
я не позволяю себе воровать.”
- Разрешите доложить, Он все ещё без сознания.
Он связан, его оружие и доспехи сложены в мастерской.
Его солдаты готовы служить вам, они счастливы, что
лишились командира.
- Отлично. Позовите сюда его
старших офицеров. Мы обсудим план нашей дальнейшей
компании.
“ А эта птица с красным
хохолком и большим клювом, я вспоминаю, летала над нашей
библиотекой, когда мы с Зафаром сбежали из неё на
Бал-Маскарад в столице. Годы прошли, а я все помню тот
день, танцы, музыку. А эту птицу, смелую, горячую и
самовлюбленную, я забыл. Она умерла, была казнена вместе
со всеми теми девушками, которые имели несчастье
танцевать вместе с нами.
Ещё одна птица, уже
побольше, с гордым взором и острыми когтями, что могло
бы уничтожить её? Я почти забыл ведь тот день, когда я
сдал выпускной орденский экзамен лучше всех, и, придя в
казармы, упиваясь своей фортуной, возвестил всем, что я
лучше их. Эта птица погибла, когда мои товарищи по
очереди вызывали меня на поединок и избивали до потери
сознания, потом приводили в себя и вызывали снова.
А эта птица совсем молодая, с голубыми перьями и
печальным, не птичьим взглядом. Я видел её совсем
недавно. В Эттерилане, в родовом замке Вирон. Это она –
корчилась в агонии, когда я читал записку, написанную в
тот миг, когда прочие птицы почти нашли себе путь на
волю. Тщетно. В мире нет той силы, которая разорвала бы
оковы, сковывающие эти крылатые тени. Впрочем, агония
порой затягивается, и эта тварь, с голубыми перьями до
сих пор не хочет умирать.”
Помещение теперь
светилось десятками свечей. Неведомо откуда появившийся
пыльный боевой штандарт Роггарда II красовался на стене.
Офицеры обсуждали условия перехода части в распоряжение
мятежников. Связанный Шархар лежал в углу, без доспехов
и оружия, в сильно помятом стеганном поддоспешнике.
Через высокое окно в комнату лился густой лунный свет, в
лучах его переливалась поднятая с пола пыль. Один из
офицеров полка Старый Коршун, Мартел, опустил глаза к
полу, на секунду выпав из русла дискуссии, зрачки его
расширились, он пошатнулся. Неотрывно глядя на раскрытые
глаза Шархара, он как бы случайно задел стоящую рядом
полку и, пока с неё шумно сыпалось столовое серебро,
незаметно пододвинул к пленному командиру какой-то меч,
валявшийся в луже крови посреди пола. Шархар слабо
кивнул головой. Вновь послышалось глухое шипение.
- Господа офицеры, освободите меня, будьте так
любезны, и плените мятежников.
Мартел
кинулся с ножом к Шархару, начал перерезать путы,
дернулся и осел на пол, зацепившись стрелой, торчащей из
его затылка за пыльный гобелен. Ещё один молодой
адъютант, выхвативший меч, был методично изрублен на
куски своими же старшими офицерами. Лорд Каингем кивнул.
- Благодарю господа, вашим героическим
поступком вы подтвердили свою верность старой династии
и старой вере. Я счастлив, что такие достойные люди
теперь в нашем войске. Сэр Шархар, если вам не угодно
почувствовать кляп у себя во рту, будьте любезны,
воздержитесь от подобных замечаний. Они, как видите,
приводят к лишнему кровопролитию.
- Лорд Каингем,
Именем Великой Богини, я приказываю, освободите меня
от пут.
- Любезный Шархар, ваши слова смешны и
тщетны. Вы ведь разумный человек. Почему бы мне вас
отпустить?
- Потому, старый предатель, что хотя в
вашей жалкой душонке и нет места таким понятиям как
честь, благородство или верность клятве, в нем
осталось немного места ещё для таких вещей как
трусость и, как не странно патриотизм, - змея шипела
все громче, - как трус, вы отпустите меня потому, что
знаете, хотя и не готовы признать это, что ваша борьба
обречена на поражение. Вы знаете, что ещё год или два
и черные знамена с восьмиконечными серебряными
звездами будут развиваться повсеместно посреди
Большого Аннатари. Вы знаете, что жалким звероподобным
богам, грызущимся друг с другом, как дворняги за
кость, нечего противопоставить чистоте и гневу Великой
Богини. Вы знаете, что никчемные людские корольки
бессильны пред вечным Властелином. Вы знаете, что ваши
крестьянские ополчения и самовлюбленные гордые рыцари
– ничто в сравнении с Черной Армией. А потому, чтобы
сохранить свою жалкую шкуру в круговороте проигрышной
для вас войны вы отпустите меня. Как патриот, вы
освободите меня потому, что знаете, для Аннатари нет
власти достойней и верней, чем власть короля Нгара. Вы
освободите меня.
Лицо Каингема
помрачнело, дернулись брови.
- Господа, покиньте помещение, все.
- Но
господин, это может быть опасно для вас.
- Я
сказал все прочь! Немедленно.
- Как вам будет
угодно.
Глухо хлопнула дверь.
- Так ты хочешь откровенного разговора, рыцарь?
Ты его получишь.
Каингем присел на
корточки перед связанным Шархаром, приблизил свое лицо к
лицу рыцаря и медленно, четко выговаривая слова,
заговорил:
- Я ненавижу Страну Свинцовых Туманов. Я
ненавижу Орден Черной Луны. Ненавижу. И знаешь почему,
юноша? Сэр Шархар, восемнадцатилетний рыцарь, ты
заучил уставы и молитвы, научился махать своей
железной палкой. Но достаточно ли этого, чтобы стать
рыцарем? Итак, покойный старый граф Ларнстайн, тайный
поклонник вашей Селении, тоже рыцарь между прочим,
принес в жертву мою дочь. Почему? Думаешь ради высокой
цели? Зачем? “Просто так,” - сказал он, и рассмеялся
мне в лицо. Вы убиваете постоянно, в нужде и в
довольстве, ради победы и удовольствия. Селения –
богиня перемен, но что есть перемены? Лишь смерть, в
этом и без того истерзанном уголке суши её хватает и
так. Да, под властью Нгара Аннатари станет великой
страной, но, сколь бы ни были красивы надгробные
памятники, кладбище способно вызвать восхищение, но не
любовь. А ваши высокопарные слова про перемены и
победу достойнейшего – пустой звук, пустышка. Вы,
восхваляя правду, лжете и себе и другим. Такова моя
ненависть. Есть ли тебе что ответить,
восемнадцатилетний рыцарь?
- Вы лишь играете
понятиями и словами. В вашем прежнем мире вы также
убивали, заливали кровью страны. Вы и сейчас
продолжаете. Вы наносите удары в спину, травите ядами,
подкладываете змей под подушки. И вы боитесь признать
это. Но если у вас побеждает хитрец и трус, то у нас
побеждает сильнейший и достойнейший. Вот так, сэр
Каингем. А скажите, неужели, по-вашему, ваши
сегодняшние поступки не запятнали вашей же
аристократической чести?
- Нет, я был не на
турнире, а на войне с жестоким и коварным противником.
Культ Смерти, как его ни опиши, в каких цветах ни
представь, остается противоестественным и достойным
искоренения. И вы его последователи – смерти. Я
патриот Аннатари и не хочу столетий рабства.
-
Простое жонглирование понятий. Награждая нечто
отрицательным эпитетом, вы не добавите объекту
отрицательных свойств. Ваши аргументы – лишь иллюзия.
Вы пытаетесь убедить сами себя.
- Себя убеждать
нет надобности. Вы же закостенели в своих заученных
фразах. Впрочем, я выговорил все, что горело во мне, и
потому желание долгой беседы у меня пропало. Счастливо
оставаться, сэр рыцарь.
“Я один в этом
чулане. Я опять, кажется, где-то просчитался. Возможно,
дело в том, что я шел впереди, пред своими воинами,
хотя, как командир, должен бы быть позади их стройных
рядов. Нет, ошибка не в этом, хотя она и была. Я во всем
следовал своему долгу и уставу. Я был справедлив со
своими воинами. Что-то опять повернулось против меня. И
я не в силах ныне что-либо изменить. Моей магии нет
более со мной, я связан. Лишь помощь извне способна
помочь. Мои солдаты перешли на сторону врага, больше я
никого здесь не знаю, все – мятежники. Я один, я и лишь
моя Богиня, быть может, смотрит ныне на меня со своего
великого пьедестала. Смотрит с презрением, ибо я
оказался слаб. Я никогда не просил небеса о помощи,
никогда не желал ничего для себя.
Тогда в замке
Вирон, когда я почти отрекся от своей веры и службы, я,
приходя в себя после приступа безумия смог единожды
произнести Слово Урагана, и потому, на крыльях ветра
преодолев огромную дистанцию, все-таки успел выполнить
задание Ордена. Более ни разу это заклинание мне не
удавалось. Но тогда я вырвался из проигрышной ситуации.
Теперь все не так легко. Без помощи мне не жить. И раз
уж другого пути нет, лучше уж попытаться, чем умереть
просто так.
Богиня Перемен, чья воля изменяет
мир, взываю к тебе.
Богиня Смерти, чья рука
обрывает жалкие нитки жизни.
Богиня Войны, чей
гнев уничтожает армии и государства,
Чья
благосклонность возводит на троны сильнейших и создает
великие империи.
К тебе взываю.
Не
отвернись в нужде от верного рыцаря твоего.
Дай
силу для честного боя, освободи руки и разум от оков.
Вложи в руки меч.
Во славу твою.
Ничего. Нет ответа. Нет, похоже, есть. Это
боль!”
Шархара катало по полу чулана. Через
некоторое время раздался его дикий, почти нечеловеческий
крик, повторявшийся с нова и снова.
Когда стража
ворвалась в комнату, посмотреть, что происходит, то
солдаты увидели рыцаря, скрючившегося посреди комнаты, с
искусанными до крови губами и посиневшим лицом. Офицер
поднес к губам Шархара перчатку, она запотела, что
подтвердило, что рыцарь жив. Тогда его снова оставили в
одиночестве, предварительно ещё раз проверив путы.
“Значит такова воля Богини, что был я наказан
болью за просьбу о помощи. Годы служения не значат
ничего. Вера, поклонение, исполнение заветов, любовь –
ничто. Лишь боль всех нервных окончаний да презрительное
молчание – вот ответ на просьбу, звучавшую в молитве.
Богам, видно, всем плевать на людей, которые, как мелкие
тараканы кружатся под их ногами. Лишь песчинка на пути
Богини, я заслуживаю лишь боль.
Люди живут целую
жизнь и не знают, что вся их вера, все их надежды, вся
мудрость – не значат ничего. Они лишь ложь. Губя жизнь
на служение богам, государю, богатству, власти, семье,
любви, они потом видят, что вся их жизнь – тлен и б
ессмыслица. Лишь один путь вижу я ныне: оторвать от себя
всё чуждое и бессмысленное. Стать выше власти, выше
славы, выше любви, выше служения чему-либо. Выше Богов.
И тогда даже связанный, бессильный, человек не может не
победить в своей борьбе, разве что она бессмысленна, как
и все прочее. Стать выше богов.
Теперь я
чувствую, как подо мной горит нечто, черта огня
рассекает землю где-то в глубине подо мной. Ещё черта
пересекается с ней. Есть и ещё огненные линии. И ещё…
Они образуют лабиринт, тянущийся во все стороны под
землей. За этой сеткой, я чувствую, сокрыта моя магия,
этот лабиринт не пропускает её в мир. Но стоит лишь
отодвинуть огненные линии и…”
Дверь в подвалы с
треском рассыпалась. Часовые не успели обернуться, как
уже получили по прямому попаданию молнии в себя,
затряслись, от доспехов пошёл пар, они начали плавиться,
а с ними и укрытые в них солдаты. Из дверного проема
вышел Шархар, сжимая в одной руке меч, а в другой –
светящийся камень, разгонявший тени. Шархар прошёл к
большей зале вновь молниями уложил часовых на входе,
взял меч двумя руками и, пинком ноги распахнув двери,
вошёл внутрь. Офицеры повыскакивали со своих мест, у них
все ещё шло какое-то совещание. Кто–то выхватил оружие,
большинство же опустилось на колени. Шархар метнул меч в
лорда Каингема, и глядя на то, как он оседает на пол с
мечем, вошедшим ему в грудь по самую рукоять,
проговорил:
- Изменников – казнить на месте. Приступайте.
Началась резня.
Через час
Бешеные Василиски, ведомые рыцарем на носороге, выезжали
из усадьбы в сторону города. Вскоре, за перевалом холма
открылся вид на обширную долину и Алсенкофф. Небо
закрывал дым. Пожар на руинах города достиг своей высшей
отметки. Языки пламени жадно облизывали каждое здание.
Пахло деревенским костром и недожаренным мясом. Звучали
многоголосые крики, хриплые команды офицеров, и слышен
был лязг оружия. Впереди на дороге пехота методично
дорезала очередной отряд беженцев. При виде командира,
сержант, командовавший пехотой, отдал честь и заорал:
- Слава великой Богине!
Шархар
поморщился под шлемом, поднял голову к небу и застыл.
В дымном небе над городом проступило светящееся
белым нечеловеческое женское лицо. Волосы, развивающиеся
в ночном ветре, закрытые спящие глаза, резкие брови.
Черная от дыма луна исчезла. Солдаты один за другим
опускались на колени. Шархар пригляделся и увидел, губы
Богини чуть растянулись в улыбке. Почему-то он знал, эта
улыбка предназначалась именно ему.
“У каждого из
людей есть свой Бог или своя Богиня. Богиня. Ты
поклоняешься ей, посвящаешь все свои помыслы ей, твое
сердце лишь в её руках. Порой тебе кажется, что твое
сердце нашло себе новый объект для привязанности, порой
тебе кажется, что твое сердце умерло или в нем уже нет
места тому слепому поклонению Богине, что было раньше.
Но это лишь мимолетные ошибки. Пусть Богиня даже и не
смотрит на тебя, пусть презирает, или наоборот ценит,
пусть ты знаешь, ты – лишь досадная песчинка на её пути,
но жизнь предопределена. Вся твоя жизнь – поклонение
пред Богиней, восхищение, неразделенная любовь. Она
–воплощенная жизнь.
У каждого из людей есть своя
Богиня.”
|
