Смирение гончего пса в начале охоты -
Смирение черной земли под грузом подков -
Я им уподоблен; я жду своего Ланселота,
Четырнадцать тысяч безумных бессветных веков.
Не мне осуждать ренегатов последнего боя,
Я тоже сбежал от судьбы, от гнетущей строки,
Чтоб здесь и сейчас поквитаться до срока с тобою -
В стране, где от света до света закрыты замки.
А камень лежит на плечах золотистым кошмаром,
А ветер молчит, и немотствует водная гладь -
Должно быть, теперь я кажусь тебе капельку старым,
Немного обрюзгшим и прочно отвыкшим летать,
Покорность народа, как кость, застревает в гортани,
Металл чешуи час от часа гнетет тяжелей -
Я знаю, настанет тот миг, когда сердце устанет
И скажет "Пора. Выходи. Никого не жалей".
Тогда содрогнется земля под ударом гранита,
От чрева небес изойдет голубая волна -
И скроется серая ткань их немого зенита
Под странной трехглавою вышивкой белого льна.
Поймешь ты один. Ты придешь. Мне сказали - ты помнишь,
О чем мы с тобой говорили сто судеб назад -
И там, вне дорог, я опять повстречаю твой томный,
Твой странно змеиный и странно беспомощный взгляд.
Ты встретишь меня. Ты настигнешь меня у границы.
Ты будешь один. Я, представь себе, буду втроем.
Единым огнем мой виссон и твоя власяница
Зажгутся в тот час, мой воитель, единым огнем.
Внизу заколочены окна. Пусть будет, так нужно,
Чтоб здесь ни один из земных не увидел твой страх,
Когда ты поймешь - я стою под тобой безоружный,
а ты - надо мной. В высоте. На драконьих крылах.
II.
Ты еще не все узнал -
море крашено лазурью -
подгоняешь по фигуре
черно-огненный металл -
ты еще не все прочел,
но осталось полстраницы -
плети снега хлещут лица
злобным роем белых пчел -
ты не ко всему привык,
слава Богу, нам знакомо
то, как в горле мерзлым комом
стынет слово "ученик" -
не привыкнешь - и не смей,
нам, поверь, такого дара
обещание - пожара
негасимого страшней -
не уйдешь. Или уйдешь,
но, должно быть, ненадолго,
ты завязан в узел долга,
ты прокован, словно нож,
ты прикован, словно пес
краем нашего залива -
где бесстрашно и пугливо
ветер косится на плес,
где навек замолк, застыл
водяной немолчный говор,
где бесснежных гор покровы -
это тени наших крыл,
где, как чей-то алый глаз,
солнце смотрит на закате
ты еще не понял, братец? -
ты уже один из нас.
III.
Нет, не домой. Постой. Опомнись, протри зрачки -
это уже не здесь, это - центр мишени;
встань у конца строки. Умойся морской водой.
И преклони колени. И думай, что даст нам днесь
этот бесплодный край, сотканный из ветров
и белоснежных льдин, из тонкой трели варгана;
понял - и будь здоров. Стало быть, все, прощай -
дальше идти не стану. Теперь ты будешь один.
Будешь лететь стремглав. Будешь крошиться льдом
на перекрестке устья и берега-окоема:
это больше не дом. Знаешь что, ты был прав:
лучше в гостях, чем дома. Ладно. Добро. И пусть бы
был ты кем-то таким, с крыльями из светил:
здесь никаких наград и никаких полетов.
Я не тебя учил. Ты не мной одержим.
Пуще неволи охота, не так ли, мой милый брат?
Дальше и выше. Предел, где полюс, мертвенный свет,
где отступает лед, давая дорогу грани -
знаешь ли, нас там нет. И нет никого. Взлетел -
значит, лети. Устанешь - кто-нибудь отпоет.
Лучше пешком, дружок. Лучше всегда пешком.
После будешь иначе передвигать собой.
Это совсем не дом. Скажешь, что я жесток?
Нет? Хорошо. Постой. Опомнись. Готов? Удачи.
IV.
Первую чашу за тех, кто в море -
рвется закат ударом шрапнели,
щедро напоены алым хмелем
темные заросли осокори -
город безмолвен - судьба такая -
вечно делить чужие скитанья,
мечены судьбы детей окраин
по орифламме - белою дланью.
Первую чашу за тех, кто выбыл,
не из рядов, а скорей из списков,
все мы учились плавать, как рыбы
в мутной воде возле зоны риска -
но остается некая мука,
что-то впивается воплем баньши
в голову мне, и, наверное, штука
в том, что рыба есть крест периодом раньше.
Тысячу лет несем за плечами
первую горечь последней встречи,
и бесконечно - и безначально -
тяжко бессонница давит плечи -
полно мечтать о насущном хлебе!
Время настало иных свершений.
Так - распахнув недвижные тени -
первую чашу - за тех, кто в небе,
то есть за нас, если ты не понял.
Эта гордыня и нам простится -
мы чешую одели драконью
лишь от обиды, что мы не птицы.
Пой, заливайся болотной выпью -
это ответ, пускай запоздалый:
первую чашу сегодня выпьем
просто за нас. Которых не стало.
