- Я расскажу тебе сказку, родная моя. Сказку о синем бархате.
...С неба косой стеной валил снег. Крупные грузные хлопья садились на плащ говорящего, белой шапкой одевали его тёмные волосы, ранней сединой серебрили густую бороду. Та, к которой были обращены эти слова - хрупкая девушка, заключенная в кольцо его рук, лёгкая и светлая, как цветок эренатхи - ничего не сказала в ответ, только еле заметная дрожь прошла по всему её слабому тельцу - от маленьких ножек, обутых в шитые золотом тонкие туфельки - здесь, в зимнем лесу, они казались нелепыми и неуместными - до кончиков оледеневших пальцев - мужчина нарочно держал их поближе ко рту, чтобы согревать их своим дыханием... Качнулась, словно от порыва ветра, шёлковая бахрома тёмных ресниц, и мужчина продолжил, прижав девушку к себе ещё плотнее - хотя казалось, это было невозможно:
- Много-много столетий назад, когда боги ещё не покинули эту землю, здесь жили Алайн и Ролена. Они были молоды и прекрасны, как первый день мира, и щёки девушки были нежны и белы, как крылья юного мотылька, а глаза и волосы - темны, как состарившийся мёд диких пчёл; губы её были подобны спелым розовым сливам, а голос - хрустальному шелесту дождя о сладкую прозрачную родниковую воду... А в глазах юноши жил огонь, и волосы его были подобны цветом осенним берёзовым листьям, и ноги его были быстры и неутомимы, как ветер, а руки - сильны и нежны, как горный поток, что умеет быть то ласковым, то грозным... И не было для Алайна никого на свете лучше Ролены, а для Ролены - Алайна. И каждый их день был нов и полон счастья, точно розовый клевер - нектара, и звёзды удивлённо глядели на них с небес, будто говорили: смотрите, они так же счастливы, как и мы - звёзды... а тёмно-зелёные ели неодобрительно покачивали макушками, словно пытались сказать: смотрите, так не может длиться вечно... И однажды неровной шепчущей ночью, когда длинные тени легли на траву, а лунное серебро звало душу ввысь, когда голос ветра мешался с криком совы и лепетом ночного кузнечика - Алайн и Ролена сидели рядом на поваленном дереве - примерно как мы с тобой, родная моя, - и Алайн сказал:
- Ролена, госпожа моя, если есть у тебя что-то такое, к чему стремится твоё сердце, то скажи мне об этом, ибо моя любовь к тебе столь велика, что способна на всё. Скажи только слово, Ролена, и серебряные цветы из Сада-за-морем станут венком для твоих волос... Скажи другое - и чёрное золото падающих на землю звёзд станет браслетами для твоих рук... Скажи третье - и из пены морской я сотку для тебя платье, белое, как крылья летящих над водой чаек... Скажи только слово, Ролена, и весь мир ляжет тебе под ноги праздничным ковром расцветающих степных маков, ибо мир этот слишком мал, чтобы вместить в себя мою любовь...
Но Ролена покачала головой.
- Мне не нужно ничего, о Алайн, господин мой, - тихо сказала она. - Ничего, кроме тебя.
- О моя госпожа! - вскричал Алайн в отчаянии. - Неужели нет на этой земле ничего такого, что наполнило бы твоё сердце радостью, а глаза - светом? Неужели нет ничего такого, что я мог бы для тебя сделать?! О Ролена, скажи, чего ты хочешь, и я исполню любое твоё желание - даже если на это уйдёт вся моя жизнь...
- Хорошо, - негромко молвила девушка. - Я скажу, если ты хочешь этого, о Алайн, возлюбленный мой. Я скажу: принеси мне кусок бархата, синий, как ветер у, что ходит по моей ладони, и такой длинный, чтобы я могла завернуть в него всё небо - и чтобы его ещё хватило мне на платье. Теперь ты доволен, о Алайн, кого я люблю больше собственной жизни?
- Да, госпожа моя, - ответил Алайн. - Я принесу тебе то, чего ты просишь.
И с рассветом солнца он отправился в путь, а Ролена стояла на холме и махала ему вслед, пока ещё могла его видеть - и махала ему вслед после того, как он скрылся в синей дали, и мелкие серебристые слёзы, похожие на звёздочки, скатывались по её щекам...
- Холодно... - бледные губы девушки шевельнулись еле заметно, но мужчина услышал.
- Не бойся, моя родная, - произнёс он ласково, и пальцы его невесомо коснулись светло-русых волос. - Сейчас я дорасскажу сказку, мы отдохнём, а потом снова отправимся в путь - нам осталось пройти ещё много лиг - но вот увидишь, мы их пройдём...
- Я не смогу идти. - Тихие слова будто застыли в морозном воздухе, обрастая бахромой облепивших их снежинок. Мужчина улыбнулся потрескавшимися от ветра губами:
- Если будет надо, родная, я понесу тебя на руках.
А потом он продолжил сказку.
- Алайн обошёл в своих странствиях много земель, и ухо его привыкло к звукам чужой речи, а губы - к словам чужих языков. И много различных диковинок и чудес видел он по пути: птицу с розовым хохолком и серыми глазами, чьи капли крови падают на землю рубинами размером с ноготь мужского пальца; и круглое зеркальце в серебряной оправе, которое отражает прошлое или будущее, но никогда - настоящее; и золотую девушку, что вновь оживёт, когда брат поднимет меч на брата, и остановит кровопролитие; и говорящее копьё, что выпило тысячу и две людских жизни и, пресытившись кровью, захотело попробовать на вкус человеческие слёзы...
Много разных чудес видел Алайн, но ни одно из них не привлекло его сердца. Повсюду спрашивал он о куске бархата синего, как ветер, о куске бархата, которого хватило бы, чтобы завернуть в него целое небо, и в придачу сшить платье Ролене. Но люди качали в ответ головами и отступали в сторону, ибо никто из них никогда не слышал о подобной ткани.
И однажды настал вечер, когда Алайн сидел на берегу Меркнущего моря, и думал, как переправиться через него и продолжить поиски синего бархата, и рука его сама по себе швыряла в море выброшенные на берег витые раковины. И подошёл к Алайну человек с дорожной котомкой через плечо - не молодой, но и не старый, одетый в серую шерстяную куртку и сапоги высотой до колен, и пронзительно-светлые глаза на его тёмном лице были подобны двум зеленоватым искрящимся светлячкам на облитом ночным мраком старом бревне. И спросил он у Алайна:
- Чего ты ждёшь здесь, юноша с глазами яркими, как огонь?
И ответил ему Алайн:
- Я жду корабля с парусами белыми и сильными, как крылья Птицы-летящей-над-миром, корабля, который помог бы мне переправиться через это море.
- А зачем тебе переправляться через это море? - вновь спросил человек. И Алайн ответил:
- Я должен найти для своей госпожи Ролены кусок бархата, синего, как ветер, что ходит по её ладоням, и такого длинного, чтобы в него было можно завернуть всё небо - и ещё осталось бы на платье для моей возлюбленной.
- А зачем тебе это? - снова спросил человек.
- Так захотела Ролена, - ответил ему Алайн.
- Хорошо, я дам тебе этот бархат, - молвил человек, и раскрыл свою потрёпанную котомку, и потянул оттуда синюю ткань, и была она тонка и легка, как кисея тумана, и нескончаема, как лента дороги. И понял тогда Алайн, что встретился ему один из братьев-богов - и вернее всего, то был Соккин, ибо Соккин часто ходил меж людьми в человеческом обличье - и хотел упасть к ногам бога и возблагодарить его за помощь, но тот остановил его.
- Не надо, - сказал Соккин и протянул Алайну свёрток с синим бархатом. И был тот мал и лёгок, как первый в мире новорождённый младенец, и невозможно было поверить, что ткани той хватит на всё небо - и ещё останется на платье Ролене... И Алайн взял у Соккина свёрток и серебряные ножницы, которые протягивал ему бог, а когда открыл рот, чтобы поблагодарить и спросить, зачем тот дал ему ножницы - то Соккин уже исчез, и даже следов его не осталось на мокром прибрежном песке...
И Алайн отправился в обратный путь. Он шёл через густые леса, куда редко заглядывает луна, и через степи, похожие на зелёное колышущееся море; он шёл через болота, где любой неосторожный шаг мог стоить ему жизни, и под палящим солнцем, сжигающим седую пыль дорог, и под порывами прохладного ветра с востока, что гонит перед собой сизые горы набрякших туч... И ни разу за всю дорогу Алайн не выпустил из рук свёртка с синим бархатом.
Но однажды, когда он шёл через какой-то город, то увидел, как закованные в железо вооружённые люди выгоняют на улицу женщину, всхлипывающую тихо, как говорящие между собой колосья ржи, светловолосую женщину с двумя детьми, и она стояла у ворот своего дома, и пальцы её растерянно держались за нагретое солнцем дерево, а белый головной платок сполз на шею - но она и не думала его поправлять...
- Что с ней делают эти люди? - удивлённо спросил Алайн. И стоящие рядом ответили ему:
- Недавно у неё умер муж, ей стало нечем платить подати, и за это князь отнимает у неё дом...
Алайн смотрел на несчастную женщину, и сердце его преисполнялось жалости к ней, и он думал о том, как ей помочь, и о Ролене, и о своей великой любви к ней - и о том, что она тоже могла бы вот так же стоять на пороге того, что всего день назад было её домом... Алайн охотно заплатил бы подати за эту женщину - но у него ничего не было... Ничего, кроме синего бархата.
"Кусок такой большой, что никто и не заметит, если я отрежу от него немножко, - подумал Алайн. - И, конечно, Ролена не будет против, если я поделюсь её тканью с бедной женщиной, у которой ничего нет".
И в первый раз щёлкнули серебряные ножницы, и Алайн вложил в руку ничего не чувствующей женщины кусок ткани и ушёл так же, как появился - никем не замеченный...
...И был день Первого Падающего Листа, и женщина стояла у колодца, а по щекам её катились слёзы - и падали в тёмную густую воду. И Алайн спросил у неё, в чём дело, и она ответила, что плачет оттого, что ей нечего подарить маленькой дочке - весёлой и смелой, как жаворонок, и румяной, как спелая лесная малина... И Алайн подумал: "У меня ещё много бархата, и Ролена наверняка не будет возражать, если я отрежу немного на платье дочери этой женщины..."
И в другой раз щёлкнули серебряные ножницы.
...И была замерзающая девочка с губами белыми, как сахар, и снег доверчиво садился на её плечи, а она была слишком обессилена, чтобы стряхнуть его... И снова щёлкнули ножницы Алайна, и кусок бархата лёг ей на плечи, и когда он уходил - ей уже не было холодно, ибо в том бархате жила великая любовь Алайна и Ролены - и великая сила жалости...
...И была война, окрашивающая горизонт далёким заревом пожаров, и пришедший с поля боя ветер бился окровавленной грудью в полотнище походной палатки. А в палатке лежали раненые, и их становилось всё больше и больше - битва, как чудовище с сотней разверстых пастей, пожирала всё новых сильных и красивых мужчин с ясными глазами, извергая из себя всё новые шевелящиеся и стонущие обрубки человеческой плоти... И была женщина с маленькими прохладными усталыми руками и воспалёнными от постоянного недосыпания глазами, и она шла между ранеными, и разговаривала с ними, и поила их водой - ибо это было единственным, что она могла для них сделать - у неё не было даже бинтов, чтобы перевязать их раны... И Алайн стоял рядом с ней, и много-много раз щёлкали, вгрызаясь в синюю, как ветер, ткань серебряные ножницы, и он больше не считал отрезанных кусков... И раненые утихали, забываясь коротким тяжёлым сном, и пока они спали, их раны затягивались и боль уходила - ибо великая сила заключена в синем бархате...
Ножницы Алайна щёлкали ещё не раз - и не раз они будут щёлкать, отрезая кусок за куском, ибо так велика эта ткань, что в неё можно завернуть всё небо, и её ещё хватит на женское платье... Ибо много на свете несчастных и страждущих - и не может Алайн вернуться домой, к своей Ролене, пока есть на свете нуждающиеся в синем бархате... Но когда-нибудь кусок материи всё же закончится - он ведь не вечен, просто очень велик - и Алайн вернётся на тот холм, где его дожидается Ролена, и скажет, пряча от неё глаза: "Прости меня. Я не принёс тебе синего бархата, о моя госпожа, прекрасная, как тихая лунная ночь". И Ролена ответит: "Что мне до того? Ты вернулся - и этого достаточно". И они возьмутся за руки, и пойдут вниз по холму, и алые маки будут расцветать у них под ногами, и серебряные ножницы - напоминанием о подарке Соккина - будут лежать в котомке Алайна, и Ролена будет рассказывать ему о своих мелких горестях и радостях, и о том, что произошло в их лесу за время его отсутствия...
Но всё это ещё впереди. Ибо путь Алайна ещё не закончен, и до сих пор щёлкают серебряные ножницы, и кусок за куском синего бархата переходит в руки нуждающихся в нём людей... Ты слышишь меня, родная моя? Он всё ещё идёт по этой земле, и несёт в руках подарок Соккина, а в душе - любовь и жалость... И если ты будешь верить в него, родная моя - если мы будем верить - то может быть, из-за деревьев выступит человек, и в его руках будет свёрток...
- ...Уснула, - пробормотал мужчина, понижая голос, и с нежностью взглянул в бледное личико прижавшейся к его плечу девушки. На белой коже выделялись чёрные дуги бровей, густые ресницы - словно полоска тёмной бахромы - да тонкие, плотно сжатые синеватые губы. Мужчина ласково убрал с её лба спадающую на глаза прядь русых волос - но спящая не проснулась и даже не пошевелилась...
- Поспи чуть-чуть, а потом я тебя разбужу и пойдём дальше, - вздохнул мужчина. - Нам предстоит ещё долгий путь...
...Снег валил косой стеной. По лесу плыли синие сумерки, и глухое молчание, не прерываемое даже свистящим и резким голосом ветра, царило в морозном оледенелом воздухе. Неподвижной статуей сидел на поваленном бревне мужчина, и снег закутывал его белым покровом.
И любому, кто увидел бы его в эту минуту, показалось бы, что его плечи одевает кусок синего бархата.

Москва, 13-14 ноября 2000г. AD