«...Какой-то падший ангел, Агранель что ли...»
из разговора в филфаковском лифте

Агранель немного провозился с замком калитки, вошел и наткнулся глазами на Большую Медведицу, улыбнулся ей, поздоровался, пожелал доброго путешествия сегодня ночью. Он был уже много старше того возраста, когда понял, что звезды его не слышат, но все-таки дождался на дворе падающего секундного осколка, докурил и вошел в дом. Он умел жить без света, так что не стал разводить огня. Арганель не был стар, вовсе нет, но чувство времени у него отсутствовало, и он не мог определить возраста. Единственное, что он знал наверное, - что все дела он уже завершил и может уйти, но ждал чего-то - не боялся, но слишком странно и увлекательно было смотреть на мир, в котором тебя не существует.
Он исчез давно, в серое морозное утро - в день, когда началась зима - в ночь, когда звезды так пронзительно звенящи - а на следующее утро его уже не было - были пыльные зеркала вдоль стены - много зеркал и отражений, неровных, больных, изломанных на пересечениях и трещинах; были лестницы - крик-крак, скрип и старость; были молодые побеги, не успевшие замерзнуть после оттепели. И когда Агранель выходил из дому, зная, что назад уже не вернется, хотя и не будет тому препятствий, то положил ключи в карман.
Ему казалось, что глаза его со временем стали зелеными, но не мог разглядеть этого в зеркале. Он знал, что бессмертен, но не мог этому поверить. Иногда он вовсе переставал ощущать свое существование, и тогда менял форму и растворялся в предметах, его окружающих. Так он потерял лицо.
Но однажды Агранель нашел волчонка и дал ему имя. Это былопротив всяких правил и уж точно - не справедливо, но он считал, что прав. Волчонок сначала огрызался - тощий, взлохмаченный, забивался в угол и молча, злобно рычал. Но со временем от волка осталась только худоба, злоба и нечеловеческая гибкость, граничащая с нечеловеческой красотой.
Волчонок не был бессмертен, время сыпалось между его тонких, жестких пальцев, и он смотрел на него, не надеясь спасти хоть что-нибудь, но пытаясь понять первопричину. Он должен был стать волком - таким же бессмертным. Но в том и состояла его волчья природа, что ему не было дела до того, что будет дальше - он рвался туда жадно, торопливо - ведь даже бессмертным волкам не хватает времени. А потом останавливался, курил, разговаривал со звездами, и они отвечали ему. Агранель знал, что волчонок говорит со звездами, и надеялся - а он иногда все-таки надеялся, раз уж было у него одно желание, - тоже говорить, а получался крик.
Волчонок тоже ушел утром и знал, что не вернется - не потому, что что-то помешает, просто он не бессмертен, ему нельзя возвращаться туда, где он уже был.
Агранель снова нашел волчонка, когда тот уже умирал - как подобает настоящему волку. Волчонок открыл глаза и удивленно-сосредоточенно заглянул в лицо Агранеля, как когда-то смотрел на звезды. Он умер человеком, хотя Агранель мог забрать имя, но не сделал этого, смотрел и только потом понял, что снова волчонка не найти, потому что его уже нет и имя ушло вместе с ним. Так он потерял свое отражение.
А тень его развеялась в сумерках, и он не ощутил этого тонкого перехода.