Красный цвет для битв и крови.
Белый — молнии и громы.
Синий, черный — глаза, брови, —
Все в себя вобрали гномы.

Жара усиливалась. С каждым пролетом лестницы становилось все труднее и труднее переставлять ноги. Пот большими каплями стекал по серой вьющейся бороде и капал на каменные ступеньки уходящий вглубь земли лестницы. Когда-то, лет двести назад, именно по этой лестнице из недр земли на поверхность вылезли гоблины. Вел их страшный Хsррр, тот самый, который для того чтобы стать королем, убил Выбба, того, что убил Тевва, того, что убил Мумбу, того, что убил Габбарруга, законного короля. И только благодаря помощи великого Молота Гнева гномы после долгих боев загнали гоблинскую армию в огромную пещеру и обрушили ее стены.
Оукена всего трясло, несмотря на высочайшую температуру его знобило. Зубы стучали, как молоты, бьющие по огромной наковальне в кузне, где прошло его детство.
Оукен, почтенный гном лет сорока, член знаменитой гильдии кователей, был коренастым жилистым гномом, с длинной седой вьющейся бородой, и огромными, натренированными, благодаря постоянной работе в кузне, руками. Он был растрепан: кафтан его, шитый золотом, был в двух местах порван, огромные, кованые чугуном сапоги не зашнурованы, борода, обычно пышная и вызывающая дикую зависть у молодежи, растрепана и не заплетена в косы. Оукен спешил и нервничал. Наконец, досчитав до двадцатитысячной ступеньки, он остановился, тяжело отдышался и надавил на рычаг, спрятанный в неаккуратно вырубленном своде. Отъехал камень и раскрылся маленький тайничок. Оукен сунул туда сверток, задвинул камень, и, бормоча: “Ну, теперь-то они его никогда не найдут”, — поплелся вверх по длинной, нескончаемой лестнице.

***

— Гы, гы, гы, хоз-з-зяин, мы пришли, — забормотал сморщенный старый гоблин, весь увешанный металлическими побрякушками, опоясанный толстенным кожаным поясом, в старой, штопанной кожаной броне и с заржавелым кривым ятаганом, зазубренным и давно не точеным. На нем был ярко розовый, кричащего цвета берет, в который живописно продета изглоданная коровья кость — семейная реликвия.
— Ты, как всегда, совершенно прав, мой маленький зеленый друг, — ответил гоблину человек, закутанный в старый коричневый плащ. Его голос глухо звучал из-под тяжелого чугунного шлема, из которого в качестве украшений в разные стороны торчало два драконьих клыка. Последние лучи заходящего за холмы солнца, багрового и неправдоподобно огромного, отражались огнем на складках плаща человека, предавая ему на фоне темного неба некое сходство с дьяволом. В правой руке он держал обыкновенный древесный сук, используемый в качестве посоха. Оружия при нем не было.
— Да, Кси, (так звали гоблина), мы пришли. Вот это — Элг-Азад, западные ворота царства гномов. Скоро мы будем там.
— Да, хоз-з-зяин-н. А что, если они нам не отдадут “такую красивую вещицу”, которая так нужна благородному рыцарю?
— Тогда, мой маленький зеленый друг, вам придется без моей помощи справляться с этими надоедливыми полуросликами с мохнатыми ногами. Но они отдадут мне эту “такую красивую вещицу”, ведь мы несем им Брандерваганзир, великую корону короля древнейшей гномьей страны. Они не смогут отказаться.
— Ты, большое рогатое пугало, не называй меня “маленьким зеленым другом”. Я — Кси, Кси, убийца хоббитов, ужас гномов, ночной кошмар...
— Ну что ты мелешь?!
— Да так, это я о своем, о гоблинском, не принимай близко к сердцу. Я, собственно, че сказать хочу: эти нехорошие гномы, которые жадные, которые не хотят отдать вашей глубокоблагородности эту “такую красивую вещицу”, ведь они и месяц назад не хотели отдавать нам ее. Они сказали, что хотят посоветоваться с нехорошими длинноухими, а эти, ну совсем нехорошие длинноухие, конечно, пожалеют подлых мелких хоббитов, они попросят гномов не отдавать нам этой “ такой красивой вещицы”.
— Не волнуйся, Кси, великий и ужасный, победитель крыс и тараканов, мои воины позаботились о том, чтобы все гномье посольство, отправленное к длинноухим, было подкуплено и вернулось с фальшивым советом променять эту ”такую красивую вещицу” на Брандерваганзир.
— Хы-хы, глупые гномы.
— Кстати, мой маленький зеленый дуг, мы пришли, постучи-ка в дверь.
— Как будет вам угодно...

***

— А я спрашиваю, где Пламенеющий Сапфир!? Где?
Король гномов восседал на высоченном, высеченном из цельного изумруда троне, переливающимся и блестящим всеми цветами радуги. Королю гномов было лет семьдесят, у него были пышные седые усы и брови. Седые волосы, охваченные серебряным обручем, ниспадали до плеч. Борода, заплетенная в три толстых косы, была заткнута за пояс. Король был в фиолетово-синей мантии и в латных сапогах. Перед ним на тумбочке покоился сорокакилограммовый топор под названием: “Несущий режуще-колющие удары и ломающий кости” и щит. По преданиям это был щит того самого Тугдума Арергона, что отвоевал Гору Напастей. Вокруг него столпилось более десятка других не менее почтенных гномов из свиты.
— Я не знаю, где он, ваша светлость. Вчера еще он был в нашей сорок-восьмой сокровищнице, целый и невредимый, — первым ответил преклонных лет гном, находившийся ближе к трону.
— Я тоже, — ответил другой, тот, что стоял чуть сзади.
— Позвольте мне! — С этими словами вышел из заднего ряда гном, закованный с головы до ног в золотые доспехи.
— Ну! — Нетерпеливо бросил король.
— Будучи начальником стражи, — начал четким голосом гном, — я, понимая выгодность сделки, в ходе которой мы за какую-то сущую безделушку получаем Бранденванганзир, установил постоянную охрану около Пламенеющего Сапфира. Там стояли наши лучшие и наиболее профессиональные воины, поэтому я считаю, что зачаровать и усыпить их мог либо сильный маг, которого мы бы непременно заметили, так как чувствуем в наших горах чары, либо кто-то из наших, имеющий доступ в сокровищницу. Наиболее вероятные кандидатуры, как мне кажется, — Бигудр, Балис, Оукен и Крисли. Они все обладали, как возможностью усыпить охрану, так и знанием цены этой сделки. Все они амбициозны и могли бы постараться заполучить Корону Гномов для себя.
— Да ты, на кого ты наехал, орочье отродье, — завопил толстый и богато одетый гном, — ты меня, Бигудра, будешь обвинять в похищении, да я века верно служил Каменному трону, дубина ты, эдакая.
— Молчать, — грозно прохрипел король, - я сам решу, кто прав, а кто виноват, а эту четверку, как, впрочем, и самого не менее глубокоуважаемого начальника стражи, я попрошу взять под стражу.
— Как будет Вам угодно.
- А теперь начнем расследование, — продолжил король, — я хотел бы поговорить с... Кто стучится?! С какой целью они тревожат нас?
Дверь отворилась, и вошел гном-часовой. Он вытащил из-за спины свиток и с явным усилием начал читать: “Вашей аудиенции просят, м-м-м, ну и имечко, Алавандронд, воин с Востока, и Кис, гоблин”.
Лицо правителей гномов медленно наливалось краской, становясь пунцовым, он весь дрожал от гнева. И когда, казалось, он должен был бы на ком-нибудь сорваться, дверь распахнулась, и в залу вошли послы.
— Мои приветствия, величайшему из королей гор. Да не укротится во веки веков его благословенная борода, — начал человек.
— И мои приветствия, о, великий правитель, приветствия мои и всего народа гоблинов, — продолжил гоблин.
— И вам счастливых лет. Пусть в ваших рудниках да не исчезнет золото, — ответил фразой из церемониала правитель гномов, постепенно приходящий в себя.
— Мне бы не хотелось вас огорчать, — продолжил он, тщательно подбирая слова, — но, м-м-м, понимаете ли, искомый вами артефакт, рекомый Пламенеющим Сапфиром, или же еще Оком Чар, временно, как бы это сказать, оказался, хымм, недоступен.
— Хы-хы, — заулыбался гоблин,- его украли!
— Украли?!
— Ну, можно и так сказать, — ответил гном, — и мы не знаем, где и у кого он сейчас.
— Да, возникла серьезная проблема, — вступил в разговор Алавондронд, — где он сейчас, я сказать не могу, но моих сил магических достаточно, чтобы показать вам виновного в краже.
— Где он? — грозно рассматривая подданных, спросил король.
— Вот, — ответил маг, ткнув посохом в Оукена.
— Ах ты, мерзкий обломок клыка Огнеплюя, — вскричал правитель гномов. — Да я тебя сейчас четвертую, скормлю демонам, отправлю за моря выстрелом из катапульты...
— Извольте разрешить мне сказать, — прервал короля чародей. — Позвольте поговорить мне с ним наедине, где-нибудь на одной из ваших башен, например. Тогда я спокойно узнаю, где Око Чар, не применяя физической силы; вы его достанете, мы отдадим вам Брандерсванганзир, а вы нам Око, и мы расстанемся друзьями.
— А как же права гнома, он имеет право на адвоката, на... — неуверенно начал король, но тут ему на ухо что-то зашептал какой-то гном, и король замолчал.
— Да не бойся, командир, захихикал гоблин, — ничего с вашим “верным” подданным не будет.
— А, ладно, — усмехнулся король, — он сам виноват, забирайте.

***

Под синим, сияющим тихой теплотой осеннего света небом, в скалистых горах, высившихся, будто бастионы всеобъемлющей крепости земли, поднималась к небу острая игла башни. Предания гласят, будто это древняя, увитая каменным плющом башня, стояла в этих горах еще с тех пор, когда после поражения в битве Дурангар, гномы бежали на восток и зарылись в недра этих гор. Тогда и была построена эта башня, чтобы с нее можно было заметить идущие с севера орды орков. Теперь гномы почти не пользовались башней. Поэтому, когда чародей и гном поднимались по ступенькам, их ноги утопали в глубокой пыли. Эти двое поднялись на вершину башни, а Кси остался сторожить вход.

— Присаживайтесь, глубокоуважаемый гном.
— Я постою. Кто ты?
— Я? Зови меня магом, этого достаточно. Так вот, как ты, наверное, догадался, мне необходимо Око Чар. Что тебе за него нужно?
— Ничего, я не дам его тебе, о, слуга ночной короны.
— Нет, ты его мне отдашь. Ведь в моих силах сделать тебя великим, ты станешь царем всех гномов и померкнет перед твоим именем память о самом Тугдуме.
— Мне не нужны богатства.
— А что? Власть, сила...
— Я отвечу вопросом на вопрос.
— Попробуй.
— Кому причинит боль Око, кто поплатится за мои действия.
— Никто.
— Я не верю тебе, о, слуга отца лжи.
— Клянусь тьмой, меня породившей и надо мною властвующей, клянусь верой моей и целью; Око не принесет никому вреда. Этого тебе достаточно, беспокоящийся о судьбах мира?
— Почему я должен верить клятве, данной именем Тьмы Ненавистной? Зло никогда не держит обещаний.
Фигура мага сгорбилась, голос звучал устало:
— Тяжко... Неужели так трудно понять, что Тьма и Зло — ни одно и тоже. Зло направлено лишь на хаос и разрушение, Тьма же выше. Тьмою мир строился, и как на смену Дню всегда приходит Ночь, так и на смену Свету придет Тьма, чтобы в свою очередь потом вновь уступить. Придет, слышишь?!
— Красивы слова твои; и ты сказал, что период счастья сменится периодом страданий. Прискорбно, но, наверное, это так. Почему же я должен помогать этому.
— Почему в страданиях видится тебе Тьма? Тьма дает вам величие, что по заслугам вашим. Сильные духом, да будут владычествовать над мыслью! Сильные словом, да будут царствовать над народом! Сильные телом — да прославятся на полях бранных! Достойные и умные, благородные и возвышенные, те, кто лучше других, будут возвеличены, ибо таков жребий их. Слабые же — да станут сильными! Ибо в слабости источник силы. Тьма дает свободу, свободу стать тем, кем хочешь и можешь. Свободу...
— Но не в силе добро, но в правде! Слышишь, ты, бездушный, Тень без Имени, получившая власть в обмен на душу. Нужна ли тени сила, если мысли ее лишь в служении черному?
— Не лучше ли служение великой идее, чем бесцельное существование? Ибо играющий в жизнь будет играть во зло, а играющий во зло станет злым. Но верящий Тьме, проникнется ею, и будет тьма смыслом его жизни.
— Что в тебе осталось от личности? Безличное начало Тьмы, что дарует власть в обмен на волю. Тень без родины — вот кто ты. И слова твои — самоубеждение, сказанное в отчаянии, ведь не можешь же ты признать теперь, после стольких лет служения, что, посвятив себя Тьме, ты в награду лишился себя. Нет, тебе не уговорить меня.
— Может так. Но подумай, когда я награжу тебя, то сколько добра ты сделаешь светом, несомым тобой.
— Да, но ведь даже если Око не принесет вреда, то должны же вы будете как-то отплатить гоблинам за помощь, оказанную вашей миссии.
— Хоббиты... Их наполовину перебьют, наполовину вытеснят в болота. Мелкий народец, что тебе до них? Как видишь, я с тобой откровенен. Что тебе до хоббитов?
— Они же наделены разумом, они тоже имеют право жить. Совесть моя не простит мне, если я обреку народ на гибель.
— Совесть, а что скажет она? Я могу поставить тебя перед таким выбором, что заглушу ее. В моей власти твоя семья: жена, дочь и два сына. Кто дроже тебе, эти богомерзкие хоббиты или родная семья?
— Это жестоко... Тьма — она жестока.
— Нет, мир жесток. Думай...
... Хоббиты, ничего хорошего в них не было и нет. Всю жизнь свою они не вылезают из своих деревушек. Курят свое зелье и сплетничают про соседей. Не было от них пользы. Может это даже и к лучшему, что они погибнут. Пусть себе... Стоп. Это я занимаюсь самоубеждением. Мне надо просто придумать оправдание. А так нельзя. Никто не давал мне право судить судьбы народов. Не могу я обречь их на гибель. Они имеют право жить. Но семья: Авва, Стум и Нали. Не могу же я... Нет, об этом даже лучше не думать.
... А вчера Стум принес мне свою первую игрушку, сделанную из камня. “ Папа, посмотли сюда, какая штука, класиво, плавда?” — говорил он...
Но что же теперь, за что мне такой выбор? За что? Семья. Нет, конечно, я же знаю, что выберу семью, потому что переубеждаю себя только для того, чтобы переубеждать и все. Нет! Я думаю, и все-таки, наверное... хотя как же я могу думать об этом... За что? Семья... Хоббиты...
Окно, большое окно без решетки. Вот оно, избавление... За что? Нет, нет. Да пусть горят голубым огнем эти хоббиты. Нужны они мне... Но совесть, нет права... Семья... Хоббиты... Окно. Нет! Нет. Нет...

***

Он стоял, укутанный в черный плащ, и смотрел вниз, с башни, туда, откуда доносилось еще слабое эхо удаляющегося крика падающего. Он стоял, и ветер развивал его плащ.
Что же все-таки им двигало? Не понять. Может быть, Тьма лишила меня души, и я ничего уже не чувствую? Но разве в этом дело. Он просто слишком слаб. Слаб, а слабым не место в мире. Сильные духом, да будут властвовать над мыслью! Сильные словом... Сильные...