Холодная капля воды скатилась по неровной, шероховатой поверхности сталактита, спрыгнула на землю и аккуратно расположилась у моих ног. Я долго смотрел на нее, восхищаясь радужными переливами и разноцветными бликами отражениями света факелов на ее поверхности. Как давно в моей багрово-черной обители не было столь ярких и светлых цветов.

Я нагнулся и бережно размазал воду по холодной замше перчаток. Мягкая кожа увлажнилась, а я в глубоком раздумье пошел дальше, пытаясь понять, зачем все-таки я нагнулся за этой каплей.

Я шел по длинной галерее со скрывающимся во мраке сводчатым потолком. Слева и справа покрытые плесенью и паутиной колонны держали потрескавшийся, давно не мытый свод. Большинство факелов, прикрепленных к колоннам ржавыми металлическими конструкциями, давно потухло, даже кончики кожаных сапог тонули во мраке, так что не видно было ни пыли, ни гнили и копоти, но темнота не могла укрыть окружавшее меня убожество, ибо я знал о нем.

Несмотря на сквозняки, воздух был несвеж, а старые знамена, подвешенные к потолку, не развевались, а свисали, как тряпки.

Кутаясь в старый черный плащ, я подходил к скрипучей двери в дальнем конце галереи.

Как здесь все запущено сотни лет эту галерею никто не убирал. А почему? Ведь во дворце столько обитателей, и, наверное, кто-то должен быть ответственен за сквозняки, за трещины на потолке и плесень. Хотя кому это нужно? Я один хожу по этой галерее, да и то ради чего? Быть может, чтобы дойти до библиотеки и в сотый раз убедиться, что там одна лишь ветошь, затхлый воздух и две-три давно забытых книги? Вряд ли А может эта радужная капля действительно что-то значила; резкой своей контрастностью на фоне этой помойки она должна была навести меня на какие-то мысли? Мысли о чем? О пути? О плесени… Семимильными шагами мы идем к столь милой нам победе, не обращая внимания на такую мелочь, как плесень. Может это не правильно? Cтоит только нам остановиться, как мы ужаснемся, увидев только плесень и больше ничего. А душа рвется, рвется к чему-то смутному и туманному, хотя зачем ей рваться: изодранная в клочья, она не станет лучше.

Душа рвется А я через десять шагов дойду до старой двери, надавлю на ручку, со скрипом раскроется проход в кабинет, и снова придется что-то говорить, придумывать, рассчитывать, создавать тактические концепции всестороннего охвата. Потом вызывать очередного провонявшего насквозь пивом гиганта мысли, втолковывать ему то, чего он никогда не поймет, и что ему никогда не будет нужно; отправлять его, провожая неестественно суровым взором и вызывать следующего. И так годами. Годами Нет, все: не пойду я в кабинет, лучше развернусь у порога, глухо щелкнув каблуками, пройду десять шагов налево и поднимусь, наконец, в башню. Или не идти, такой ответственный период в работе, нельзя ее прерывать. Почему всегда я работаю, не справедливо: эти тупые рожи только пьют и буянят, а я все делаю. Неужели правда жизни в том, что чернь счастлива, а те, кто хоть в чем-то выше ее, обречен на ненависть к счастью. Оно начинает ассоциироваться с чернью и перестает быть счастьем. Так будет вечно: чернь пьет, а ты работай или станешь чернью. А как хочется просто пожить

Плевал я на них. Иду в башню!

Интересно, почему эта маленькая дверца не открывается, не пускает меня наверх, к шпилю? Не тот ключ? Вроде тот. Почему ты не открываешься, злобная тварь? Почему!? Почему все загнило и сломалось? Что я здесь делаю? Надоело! Как белка в колесе якручусь, а тут даже двери не открываются.

Ах, не открываешься ногой тебя. Ногой! В клочья разлетишься, в клочья и щепки. Их только в галерее не хватало. В клочья. Так. Так! И еще, и еще. На! На, вот тебе! Что мало? Тогда вот еще и еще. Получи! Уф

Так-так-так, сломалась, это хорошо. А теперь по лесенке вверх. Какие здесь, все-таки узкие и скользкие ступеньки. Фу, слизь! Ах, как приятно было разнести эту дверь в щепки! Хорошо!

Вот, наконец, выход. Теперь надо протиснуться в эту щель, а то дверь, если не ошибаюсь, еще в прошлый раз заклинило. Нет, ошибаюсь: открывается.

Солнце, закат

А я думал, сейчас уже давно ночь. Значит, закат. Что ж, пусть будет. Тем более, все равно ничего изменить нельзя. Какой сегодня алый горизонт!

С севера на юг по западной части горизонта протянулась ярко-алая полоса, в некоторых местах взрываемая черными рваными полосами перистых облаков. Огромный полудиск солнца, который, казалось, занимал полнеба, оставлял в далеких, затянутых вечерней дымкой водах Западного моря еле заметную дорожку. По ней плыл кораблик. Я пригляделся. Это кораблик или какая-то точка? Плохо видно, теперь только смерть вылечит испортившееся в полутьме Кабинета зрение. Скорее всего это был кораблик.

А вот у меня нет кораблика. Все есть: замок есть, пустыни есть, горы есть. А кораблика нет. К чему в безводных пустынях кораблик? А я хочу Хочу и все. И никто меня не остановит: будет у меня кораблик, маленький, с одной мачтой. Легкий прохладный ветерок будет надувать белоснежно белый парус.

Нет, не будет. Не будет у меня белого паруса, а будет черный заштопанный, другого не заслужил. И не будет у меня кораблика. Не суждено мне плавать по синему морю. Не судьба.

А ведь действительно красиво: закат, море, кораблик, зеленый берег с густыми высокими лесами. Дальше, вглубь континента, серые горы, сохраняющие на себе остатки тепла последних лучей солнца, мои пустыни и моя крепость, гордо попирающая этой башней алый небосвод.

Почему за горами зеленые леса, а у меня пустыни Пустыни. Нет, ну все-таки я понимаю: я здесь, а они там, но почему именно у них леса, а у меня пустыни? Я же не рубил леса, а их нет; не перекрывал реки, а везде песок. Покрытая трещинами, истерзанная земля просит влаги. Это судьба. А где выход? Почему так? Где ошибка, такая, что у них лесам можно, а у меня нельзя. Все та же, одна ошибка, что позволяла раз за разом нашим врагам, уже почти поверженным, рассеивать в пыль и прах мои победоносные рати.

Слышите, леса, можно расти! Растите, ну растите же! Пусть сосновые леса оживят сухие земли горы, на которой стоит мой замок. Пусть плющ, а не плесень, покроет мою башню. Растите!

Почему бы всем тем, кто со мной, не взять лопаты и не посадить по дереву? нет, они будут визжать и вопить: Узрите! Ужас! Изыдите! Умрите! Такой красивый закат и такие мысли. Башня и то, что её окружает – отрава, которая переполняет мое сердце. И если когда-либо мне суждено будет покинуть её, то я буду хуже, озлобленнее и черствее, чем когда входил я в её окованные вороненой сталью врата.

И хоть говорю лесам: “Растите”, а сам палец о палец не стукну, ни единого деревца не посажу, а пойду и запрусь в своем кабинете. Да-да, прямо сейчас пойду и запрусь!

Растите, растите и зеленейте, пусть мой крик услышат все деревья, тогда, быть может, хоть одна березка поднимется у моего порога, да-да, растите, будьте счастливы, и ты, кораблик, плыви по синему простору; живите, люди, радуйтесь! А я запрусь в кабинете, писать всеохватывающие стратегические концепции

Живите!!!

Ну все, конец. Вот он, старый кабинет: трехметровые шкафы со свитками, старый стол, заваленный книгами, потертое кресло из красного дерева.

Так, садимся за работу. Что тут у нас есть? Угу, значит, оказали жестокое сопротивление, закидав камнями пехоту, ну что, сами виноваты. Так и напишем:” Сжечь дотла”.

Следующий свиток ах, вот оно что: “ перебои в снабжении, недостаток стрел, резкие холода подорвали боевой дух. Вышеуказанное привело к тяжелым потерям и вынудило нас отступить к мартовским позициям“

Итак, что мы на это ответим: ”Командира заменить на старшего помощника, нанести внезапные конные удары по левому флангу, в то время, как пехотные полки“

Опять! опять оно сломалось, несчастное перо! Чем же мне писать? Сломалось. Все, всегда, везде у меня ломается, судьба. Почему же я здесь сижу. Зачем? Неужели цель, действительно, достойна всей этой мерзкой жизни. Хотя кажется, что теперь грань между Добром и Злом почти стерлась.

Добро позволяет себе то, на что раньше не решалось даже Зло, а Зло, в свою очередь, теперь может быть великодушным и благородным. Но все же, несомненно, Цель стоит того, чтобы все это перетерпеть.

Стоит!? А почему тогда терплю только я? Почему другие не здесь и не сейчас? Не с кем поговорить: пьяницы и дураки. Горе мне! Не хочу, не хочу, не хочу так больше! Один! Они там вместе, им хорошо, все счастливы, живут в мраморных замках на берегу голубого моря, плавают на корабликах, охотятся в вечнозеленых, солнечных лесах, стреляют из лука. А я? Как давно не гулял я по лесу, не сжимал в руке приятную упругую рукоять лука. Не сидел около яркого костра и не пел песен, в кругу друзей, где каждый недосказанный взгляд исполнен любви и понимания.

И что же, разве что-нибудь стоит этих мук? Даже если я сотру их с лица земли, прахом рассею по ветру, обреку на самые темные муки самых запредельных глубин ада, залив кровью Западный мир, перекрасив океан в алый цвет, вычеркну их из истории, разве мне станет лучше? Я не должен быть с ними, с ними А я здесь, почему, почему так? Как злобный волколак грызу все, что могу достать, и рычу на недосягаемое. Волчья жизнь.

А все те, кого я ценил и ценю, все меня ненавидят и только при упоминании моего имени кривятся и сплевывают. Я должен быть с ними, но:

“ сжечь до тла“

“ нанести внезапные конные удары..!”

“ прахом рассеять по ветру..!”

Ни любви, ни дружбы, только слепое повиновение. Как же все плохо: шесть тысяч лет непрерывной борьбы, сожженные деревни, города, страны, континенты

О Западные земли! Моя юность. Все, что у меня было, ушло под воду. Они, именно они, опустили его на дно морское. Они кровью своей ответят за войну, где дали волю своему гневу! Все они умрут, умрут

“ сжечь до тла“

А дальше я буду один, вечно один. Ну где же выход? Что делать, и кто же в конце-то концов виноват в этом? Куда идти

Ха! А может, помириться, авось простят. Веселая шутка зажарят на медленном огне и поставят в центре их чудных земель как пугало. Мир будет только тогда, когда или они меня, или я их.

А ведь, как говорится: Идешь воевать – будь готов торговать! у нас тоже есть, чем торговаться. Помиримся, еще как помиримся, ведь в моих силах такое наколдовать, что и мне, и им сто лет расхлебывать.

Нет! Не простят! Скорее западные моря испарятся, а мерзкие существа, выращивающие свою репу в канавах, спасут мир. Разнести их в крошку

И остаться на века в одиночестве!

Иланчитай! вечная разлука, сухие слезы. Сколько можно!?

Все кончено! Проползу на коленях весь путь от Башни до их любимой последней гавани, своими руками воссоздам разрушенное. Иланчитай!

Прощайте, пауки и плесень! Прощайте, пьяные орки и тупые тролли! Счастливой жизни, о вечно скорбные тени. Ухожу! Ухожу!

Иланчитай! Ты слышишь меня!? Сможешь ли ты простить? Неужели ты ненавидела меня эти бессмысленные шесть тысяч лет! Прости! Смотри, ради тебя, ради тебя, а не ради кого-либо ещё, я предаю тех, кто шел за мной. Я ухожу. Иду к тебе. Ухожу. Свобода!!! Я свободен и счастлив.

Прощай навсегда, мой старый кабинет. Я не запру тебя. Каждый, кто захочет, может прийти и занять мое место, короновать себя венцом Ужаса. Но тяжела окажется его ноша. А я свободен!

Я громко хлопаю старой дверью кабинета, и оказываюсь в галерее. Оказываюсь в кромешном мраке и тишине. Тишине!? Что за шаги? Кто имел наглость нарушить мой покой? Сейчас сгусток тени, слетев с кончиков моих пальцев, беззвучно просвистит в воздухе, и бессловесный прах наглеца развеется по галерее!

Кто здесь!

Это я, всего лишь тень.

Ты дерзнул вторгнуться в мои личные покои без приглашения?

Новости, властитель, с Запада, от самого трона повелителей ваших врагов.

Исчезни, мне не до них.

Хотелось бы все же прочитать, что там. От этих новостей зависит наше существование.

Не наше, а мое. Ты уже пятьсот лет мертв, тень. Хотя ладно, давай свиток.

Повинуюсь, повелитель.

Как всегда, опять эти бумаги. Это надо, так запаковать, хоть зубами отдирай. Ага, что тут у нас:



“О великий Повелитель, наши источники информации показывают, что вчера, шестого числа месяца осеннего солнцестояния, высокий суд ваших врагов вынес решение повторить ту печально известную войну, что погубила тогда вашу империю и целый континент в придачу. Силы их велики ныне как никогда. Ниже привожу точные сроки их мероприятий и документы, подтверждающие мои слова“

Опять! Опять я переживу эти страшные годы, каленым железом отпечатавшиеся в моей памяти. Но я не хочу. Ответите! Слышите, вы ответите. Узнаете, чтоб вашу душу вечно грызли пауки сомнений, почем пинта орочьей крови! У нас тоже есть кое-что запретное запредельное. Тень!

Я здесь, о повелитель!

Собери всех теней, все войска, пусть готовят удар, столь сокрушительный, чтобы обратить в тлен весь Закат. Юго-Западную армию срочно в наступление, чтобы к рассвету дошла до этой их проклятой увяданием цитадели, я хочу видеть это их пожухшее дерево срубленным. Пусть их прикроют драконы А как же свобода? Иланчитай Нет! Нет! Тень, испарись, сгинь!

Что!?

Сгинь, сгусток злобы! Повинуюсь.

За что? Слышите! Я же хотел, честно хотел мира. Может не поздно? Поздно! Умрите, умрите, умрите! Моя свобода, где ты? Что же делать!? Что делать!?

А плевать! Все равно уйду, не могу так больше. Гнев их не отвернется теперь от меня. Они не простят. Месть! Вы все умрете! Нет-нет, стойте, я каюсь! Каюсь.

Гнев…

Все-таки не плыть мне на белоснежном кораблике по синему морю

Никогда

Тень. Поднимай войска!