- Гендальф кинул
кольцо в камин, а оно и расплавилось. — Такая
сказка сорвалась, — расстроился старик.
Из
старого анекдота
Хоббит Барри пинком распахнул идеально
круглую деревянную дверь своей норки, на ходу сбросил
оранжевую шапочку и не менее пеструю курточку и со всех
ног побежал на кухню по ухоженному коридору мимо полок,
на которых стояли бесконечные горшочки с копченостями,
вареньями и маринованной репой. Прикрыв за собой
кухонную дверь, он повернулся к Лоздичке, молодой
ухоженной хоббитке с рыжими волосами и пухленькими
ручками, которые были вечно заняты то готовкой, то
стиркой, то огородом. — Лоздичка, ты представляешь,
я ухожу путешествовать. Сегодня в трактире я встретил
странствующего гнома, а он такого рассказал. Я ухожу, а
хочешь, пойдем со мной, — выпалил хоббит на одном
дыхании, задумался и добавил, — кстати, привет. —
Привет, — живо ответила девушка, — само собой, я пойду с
тобой, после обеда, да? Сходим мы к Самкунсам? —
Нет, я… — Ну конечно, не к этим занудам, которые
шерсть на ногах не причесывают, — не обращая ни на кого
внимания, тараторила хоббитка, — прогуляемся по
березовой аллее до Булкинсов. — Да нет же… —
Да-да, у Булкинсов всегда нет кексов, а то, что они
варят к ужину, это же не чай, а кипяток простой. Может к
Перискокам. — Нет-нет, ну… — А куда тогда? Я не
понимаю, чего же ты хочешь? — Я хочу чего-то
большого, понимаешь?.. Ладно, вот интересно было бы уйти
в настоящее путешествие. — Путешествие? — Ну да,
куда-нибудь подальше. — Это через реку переходить
надо? Где Фашисы живут, да? Нет, это далеко. Выгляни в
окно и посмотри на этот мост. Он же почти обрушился, да
его почти в дали не видно! — Но милая… — Хотя
ладно, Барри, ты прав, засиделись мы тут. Так и быть,
сходим после чая к Фашисам. В конце концов, говорят, они
выращивают такую репу, что пальчики оближешь. — Да
нет же, ты не поняла. — Поняла, поняла, я же
догадливая. Сам старый Бук говаривал за стаканом пивца,
что я шустрая и умная. Так что все я понимаю. Решено,
идем через мост. Уверена, мы прослывем чудаками, что
путешествуем так далеко. — Послушай же, — хоббит
возвысил голос, видно он уже начал выходить из себя, — я
совсем не то имею в виду. Не перебивай, ладно? —
Хорошо, не буду; вот, погоди, чайку выпей, а потом
рассказывай. Возьми кружку. Хоббит взял огромную кружку
из рук Лоздики и стал пить из нее маленькими глотками,
урча и обливаясь, а девушка все тараторила: — Ты
представляешь, Самкунсов сынок-то что учудил, он в
Булкинсов сад за яблоками лазал. Сама я не видела, но
Беклания говорит… — Твоя Беклания все на свете знает,
— хоббит поставил пустую кружку на стол, потянулся и
заговорил, — хочу я уйти в большое путешествие, через
нашу реку, через Грибной лес и Дальние Бурундуки на
восток, перевалить хочу я через те горы, что в ясные дни
видны на горизонте, и там, на востоке, говорят, есть
несметные сокровища, которые охраняются глупыми жадными
драконами, там есть огромные тролли и говорящие деревья.
Только там можно найти настоящее приключение. Я ухожу,
все. — Барри, Барри, миленький, — девушка
часто-часто заморгала, как будто бы вот-вот готова была
расплакаться, — да что ты, там же страшно; прошу тебя,
не ходи. Ведь там может дождь случиться, ты можешь
остаться без обеда. Вдруг, мне даже страшно думать об
этом, тебе не у кого будет переночевать. Мне будет очень
страшно, с тобой я не пойду, но не могу же я остаться
дома одна. А как же огород, репа? — Репа, — с
презрение молвил Хоббит, — репа… Это символ нашей
духовной пустоты, нашей недалекости и глупости. Да разве
стоит жить ради огорода, репы. По мне, так лучше сразу
умиреть. Нет, и не уговаривай меня, я все равно уйду,
ибо великие свершения ждут меня впереди. Гном поведал
мне, что орки да призраки собираются войной идти на них.
А я с мечом в руке буду защищать правое дело! — Меч?
Да им же можно порезаться, и вообще, какое тебе дело до
гномов. То ли дело репа, о которой ты так презрительно
отзываешься, она то нас кормит и поит. Она, а не
какие-то гномы. — Как ты можешь так говорить, им же
может быть плохо. Если мы не поможем им, то кто же
поможет нам, когда мы будем в нужде. Нельзя думать
только о себе, как мы часто поступаем. Есть нечто выше,
чем наши сиюминутные желания. — Но Барри, миленький,
прошу тебя, не уходи. Умоляю. — Нет, я должен.
Путешествие зовет меня. — Барри, умоляю, все, что ты
захочешь, сделаю, и в гости мы не будем ходить к
Булкинсам, и про слухи я говорить перестану, — девушка
зарыдала, — молю тебя. — Лодзинчик, мой, не плачь,
пожалуйста. Ты разрываешь мое сердце. Не надо слез. Я
ухожу. Сейчас пора уже собирать вещи, чтобы выйти
засветло. — Не надо… Хоббит вытащил из-под дивана
мешок и начал складывать в него банки с копченостями,
громко звякая ими, иногда со смущением поглядывая на
плачущую девушку. — Барри, Барри, не надо. Тебя
могут убить. Лучше останься, и я все сделаю, чтобы ты
был счастлив, — Лодзинка переборола рыдания, — я даже
сама буду пропалывать репу. — Репу, — лицо хоббита
озарила совсем детская улыбка; он выронил мешок, в
котором что-то треснуло, минутку постоял улыбаясь,
проговорил, — я больше не буду пропалывать репу, — еще
раз улыбнулся и воскликнул, — Моя прекрасная, все в
твоей воле. Я остаюсь! Давай вечером сходим к
Перискокам.
|